50 х 50 - [249]

— Теперь я могу кое-что сообщить тебе, Честер, — заговорила она оживленным голосом, который должен был продемонстрировать откровенность. — Я не могла говорить об этом прежде, так как мы делали одну и ту же работу, и, в некотором смысле, являлись претендентами на одну и ту же должность. Но после того как Блейсдейл уйдет с работы — у него коронарная недостаточность и сердце плохо тянет, — а случится это через пару недель, я стану исполняющий обязанности редактора отдела и, конечно, буду получать побольше…

— Я уже слышал об этом в курилке. Поздрав…

— …И поэтому я имею право дать тебе несколько добрых советов. Ты должен быть более пробивным, Честер, не упускать случая, если уж он подворачивается…

— Ради всего святого, Адриенна, ты разговариваешь, как неопытный разносчик в переполненном трамвае.

— И об этом тоже. Поменьше шуток. Люди начинают думать, что ты не принимаешь всерьез свою работу, а это в рекламном бизнесе верная смерть.

— Конечно, я не принимаю эту работу всерьез — да и кто в здравом уме мог бы так поступить? — Он услышал грохот и взглянул в тоннель, но там было все так же пусто. Скорее всего, это по улице над головой проехал грузовик. — Или ты хочешь убедить меня, что действительно переживаешь о том, как создавать бессмертную прозу, описывающую подмышки миледи, которые пахнут так, как надо, потому что она использует нужное снадобье, помогающее отбить ее природную вонь?

— Не будь вульгарным, Честер. Ты же знаешь, что можешь быть любезным, когда хочешь, — сказала она, пользуясь преимуществом женщины, которой позволено игнорировать аргументы и вводить эмоции в беседу, строившуюся перед тем на исключительно логических посылках.

— Ты чертовски права, я могу быть любезным, — хрипло сказал он, не желая лишать себя удовольствия тоже проявить немного эмоций. С закрытым ртом Адриенна была достаточно привлекательна для своих без малого сорока лет. Вязаное платье изумительным образом обрисовывало ее задницу, а искусство творцов бюстгальтеров, без всякого сомнения, оказало изрядное содействие в формировании атакующе-зазывной линии груди, причем он готов был держать пари, что ее, то есть грудь, приходилось не столько поддерживать, сколько сдерживать.

Он шагнул к ней поближе и, приобняв женщину за талию, слегка погладил ладонью ее бок.

— Я могу быть любезным и могу припомнить время, когда ты ничего не имела против того, чтобы проявить ответную любезность.

— Это время давно прошло, мальчик, — сказала она тоном учительницы и отвела в сторону его руку с таким видом, будто стряхивала с себя червя. Честер выронил газету, которую прижимал к боку локтем и, сердито пробормотав что-то невнятное, нагнулся, чтобы поднять ее с пыльного перрона.

После этого она на несколько секунд умолкла и лишь перебирала складки на юбке, словно желала стереть следы его оскверняющего прикосновения. Сверху, с улицы, не доносилось ни звука, и на длинном тускло освещенном перроне станции было тихо, как в пустом колумбарии. Они были здесь одни и ощущали то странное одиночество, которое могут испытывать только обитатели большого города, где всегда вокруг тебя люди, но каждый из них отгорожен от всех остальных невидимой стеной. Утомленный, настигнутый внезапным приступом депрессии, Честер зажег сигарету и глубоко затянулся.

— Тебе никто не разрешал курить в подземке, — с подчеркнутой холодностью сказала Адриенна.

— Мне не разрешается ни курить, ни слегка потискать тебя, ни пошутить в офисе, ни смотреть с абсолютно оправданным презрением на нашего очередного клиента…

— Да, тебе не разрешается, — отрезала она и наставила на него тонкий пальчик с кроваво-красным ногтем. — И раз уж ты заговорил об этом, я скажу тебе еще кое-что. Я знаю, что остальные сотрудники тоже давно это заметили. Ты работаешь в фирме гораздо дольше меня, и тебя предполагали поставить редактором отдела, но потом от твоей кандидатуры отказались. А мне по секрету сказали, что вообще-то они думают отпустить тебя на все четыре стороны. Ты понимаешь, что это значит?

— Да, понимаю. Это значит, что я взлелеял на своей груди ядовитую змею. Я припоминаю, что сам нашел тебе эту работу и что мне пришлось доказывать старику Блейсдейлу, что ты с ней справишься. Тогда ты вела себя так, будто испытываешь ко мне глубокую благодарность — помнишь страстные объятия в холле твоего пансиона?

— Не будь свиньей!

— Ну а теперь, когда возник шанс уйти на повышение, страсть угасла, и, похоже, моя работа пошла прахом. Когда имеешь в друзьях дорогую Адриенну, не нужно трудиться заводить врагов…

— Вы знаете, что в подземке водятся твари?

Голос был хриплым и дрожащим. Он послышался на платформе, казавшейся абсолютно пустой, настолько внезапно, что оба опешили. Адриенна от изумления открыла рот и резко обернулась. Рядом с большой мусорной урной лежало пятно глубокой тени, и ни один из них не заметил, что там, прижавшись к стене, сидел на полу человек. А теперь он с трудом поднялся на ноги и шагнул на свет.

— Как вы смеете! — пронзительно воскликнула испуганная и разгневанная Адриенна. — Прятаться там, подслушивать личную беседу. Неужели в этой подземке нет полиции?