— Послушай, Вамуху. Разреши мне дать тебе деньги… Ты можешь сказать, что виноват кто-то другой. Много девушек так делали… Тогда человек, про которого ты скажешь, женится на тебе. Для меня это исключено. Ты же знаешь…
— Ты в своем уме? Как ты можешь, ты…
— Я дам тебе двести шиллингов.
— Нет.
— Триста.
— Нет! — кричала она чуть ли не в истерике. Обиднее всего было видеть его таким.
— Четыреста… пятьсот… шестьсот! — Джон говорил уже спокойнее, но голос стал резче. Он был возбужден. Им овладело отчаяние. Понимал ли он, что говорит? Он произносил слова быстро, не переводя дыхания. Цифры молниеносно сменяли друг друга — девять тысяч… десять… двадцать… Он потерял разум. Подскочив к Вамуху, обнял ее и продолжал свистящим шепотом умолять. Где-то внутри снова поднимался страх, ужас перед отцом, перед односельчанами и давил его, давил… Он тряс Вамуху, а услужливый разум шептал ему, будто он ласкает ее. Да, он совсем потерял голову… Сумма дошла до пятидесяти тысяч шиллингов и все время увеличивалась. В ужасе Вамуху вырвалась из его объятий, объятий сумасшедшего, образованного сына религиозного фанатика, и побежала… Он помчался следом, посылая ей вдогонку все ласковые слова, какие знал. Поймав ее, снова стал изо всей силы трясти, пытаясь обхватить за шею и прижать… Она вдруг страшно вскрикнула и упала на землю. Все это произошло внезапно, и ее сопротивление прекратилось, он дрожал, как лист на дереве в ветреный день.
Потом, в порыве страха, помчался к дому. Теперь-то все узнают.
