40 лет Санкт-Петербургской типологической школе - [74]
Во-вторых, рекционные различия, вызванные парадигматическим (оппозитивным) выбором одной из диатез, также не должны считаться основанием для разграничения семантических ролей. А учитываться они должны лишь в той мере, в которой соответствующие трансформационные потенциалы различны у разных семантических ролей. Например, различие между номинативным и дативным оформлением экспериенцера в русском языке (мне хочется vs. я хочу, мне слышится vs. я слышу) — факт в данном случае релевантный, но отнюдь не для того, чтобы противопоставить аффективную и активную диатезу друг другу, а для того, чтобы противопоставить класс аффективных предикатов как единое целое (в трансформационный потенциал которых входит парадигматическая оппозиция между аффективной и активной диатезами) классу активных предикатов как единому целому (в трансформационный потенциал которых аффективная диатеза не входит, но зато входит противопоставление активной и пасссивной диатезы, ср. я прослушал симфонию vs. мной была прослушана симфония) и, соответственно, для проведения семантического различия между субъектом аффективных предикатов (экспериенцером) и субъектом активных предикатов (агенсом).
Выделение типов семантических ролей именно на основании формы (а не смысла) является единственно возможным способом избежать бесконечного дробления ролей на их разновидности.
Каждая роль характеризуется уникальным (присущим только ей одной), трансформационным потенциалом, т. е. набором возможных в изучаемом языке средств выражения, и идентифицируется именно на основании единства этого потенциала.
Как при выделении семантических ролей ограничиться небольшим их количеством? Ведь так хочется всегда иметь обозримый инвентарь! Такой вопрос неизбежно встанет, так как разнообразие типов трансформационных потенциалов в рамках любого языка достаточно велико, что было показано в работе [Апресян 1967] (о русском глагольном управлении).
Во-первых, зададимся вопросом: а, собственнно, необходимо ли такое ограничение инвентаря ролей? Ведь нас не пугает то обстоятельство, что набор типов склонения или спряжения конкретного языка может оказаться весьма велик (для русского он заведомо приближается к числу порядка тысячи типов, по крайней мере нескольким сотням наверняка, учитывая большое число типов непродуктивных). Почему бы не предположить, что число семантических ролей столь же велико?
Во-вторых, зададимся вопросом о целях ограничения: зачем нужно этот инвентарь ограничивать? На него можно ответить так:
(1) так практически удобнее студенту, изучающему синтаксис родного языка;
(2) так практически удобнее иностранному учащемуся, изучающему данный язык;
(3)так практически удобнее типологам, строящим модели сопоставления языков и использующим инвентари семантических ролей в качестве семантического метаязыка сопоставления.
Каковы же методы сокращения инвентаря ролей?
(а) метод словарный: измеряется словарная продуктивность соответствующих моделей управления;
(б) текстовый метод: измеряется текстовая употребительность соответствующих моделей управления.
В обоих упомянутых случаях исследователь некоторым волюнтаристским методом проводит границу между основными (центральными) моделями управления и периферийными (второстепенными, дополнительными).
Все периферийные модели управления просто не принимаются во внимание.
Если выбирать из этих двух подходов — словарного и текстового — я безусловный сторонник текстового. Как отмечает
С. Е. Яхонтов в указанной статье, диатезы глаголов типа быть и иметь должны в любом случае приниматься во внимание, даже если они составляют ничтожную часть словаря: просто потому, что они очень употребительны в тексте.
И, наконец, самое интересное — разграничение элементарных ролей и гиперролей. Здесь необходима некоторая логическая экспликация самого разграничения.
Гиперроль — это множество ролей, выражаемых в некотором языке одним и тем же способом. Фактически это и есть синтаксическая роль (или падеж в широком смысле слова, т. е. включая аналитические и скрытые падежи: под скрытыми падежами я понимаю падежи, выраженные в составе глагольной, а не именной группы, как это имеет место в абхазском и вообще в западнокавказских языках, или падежи местоименных клитик в романских языках, или падежи ролевых клитик в чукотско-камчатских языках). В первом приближении: сколько в данном языке падежей, столько и гиперролей. Однако тут есть некоторое тонкое различие. Термин «падеж» (и вся номенклатура падежей) — скорее элемент метаязыка монолингвального описания, а гиперроль — понятие скорее типологическое. К тому же при выделении гиперролей мы можем столкнуться (и чаще всего сталкиваемся) с тем, что они состоят из семантических ролей, выделенных не на полном множестве предикатов данного языка, а лишь на представительной его части (а именно, на множестве предикатов с высокоупотребительными моделями управления). Между тем процедура выделения падежа в любом языке претендует, безусловно, на получение полного инвентаря падежей; соответственно, инвентарь падежей будет считаться неполным, если в тексте встретится именная словоформа, не относящаяся ни к одному из выделенных в описании падежей. А с ролями это вполне возможно.
