40 лет Санкт-Петербургской типологической школе - [23]

(2а) (r)+R+(m)

(3а) (m)+(r)+R+(m).

Модель (2а) характерна для уральских языков, модель (3а) — для большинства палеоазиатских языков, распространена она и в американо-индейских языках, ср. ниже, 1.3.1–1.3.3. Развитие композитивного механизма может приводить к возникновению инкорпорации, т. е. к формированию организованных как словоформы единиц, которые возникают в речи (устной или письменной) для выражения тех или иных синтаксических отношений. Инкорпорация — не более чем частный грамматический прием, в качестве типологической характеристики этот термин неадекватен.

Инкорпорация представлена, например, в чукотско-корякских языках, она получила заметное распространение в современном финском языке; из числа индоевропейских языков инкорпорация может быть усмотрена в немецком.

0.5. Итак, индоевропейские языки, если рассматривать их с линейной точки зрения, характеризуются моделью словоформы типа (За); их существенное отличие от других языков состоит в том, что они имеют элемент F (флексия), морфему, в которой сосредоточена грамматическая информация. Это предполагает, что префиксы в индоевропейских языках являются деривационными элементами и как таковые относятся к числу необязательных. В агглютинирующих языках, характеризуемых моделями (3), (3а), словоизменительные, обязательные элементы могут располагаться левее корня.

Более точное изображение модели индоевропейской словоформы имеет вид:

(5) (m)+(r)+R+(m)+F+(m).

Некоторые морфемы могут располагаться в линейной цепочке словоформы после флексии; это случай достаточно редкий, но в модели он должен быть учтен. Знак (ш) взят в скобки, т. к. в этой позиции может встречаться боле одной морфемы, ср. русск.:

(6) про-йд^ь-ом (модель m+R+F) → про-йд^ь-ом-те (если — ом— окончание, то — те стоит после окончания) → про-йд^ь-ом-те-сь → про-йд^ь-ом-те-сь-ка.

Для постфлексионных элементов индоевропейской словоформы Р. О. Якобсоном был предложен термин аннекс, но он не привился. Современная русистика предпочитает термин постфикс.

1.0. Позиционная грамматика (варианты названия: дистрибутивный анализ, ранговый анализ, методика порядкового членения, грамматика порядков) возникла как средство морфологического анализа языков, имеющих ярко выраженную цепочечную структуру (агглютинирующие языки). Прежде чем оформиться в виде строгих моделей, позиционная грамматика должна была пройти неизбежный путь интуитивных догадок и поисковых построений «применительно к данному случаю». Примерами таких эмпирических построений являются работы Г. Алпарова на материале татарского языка [Алпаров 1927], Н. Ф. Яковлева и Д. Ашхамафа на материале адыгейского языка [Яковлев, Ашхамаф 1941], а также И. М. Дьяконова на материале мертвого шумерского языка [Дьяконов 1967]. Во всех перечисленных работах строятся позиционные модели (порядковые таблицы) словоформ описываемых языков. Все авторы обращают внимание на то, что анализируемые цепочки аффиксов упорядочены, «перемещать их бывает невозможно» [Алпаров 1927: 23]; все авторы подчеркивают, что позиция элемента в цепочке стабильна. Ср. в этой связи принципиально важное высказывание об адыгейском глаголе:

Сколько бы префиксов ни было в наличности в данной форме глагола, порядок этих префиксов всегда остается таким же, каким он был бы в максимально возможной, наибольшей по числу префиксов форме. Это позволяет разбирать по приведенным схемам порядок расположения префиксов в любой форме глагола [Яковлев, Ашхамаф 1941: 353].

Это замечание позволило в последствии И. И. Ревзину эксплицитно сформулировать различие между порядком элемента в цепочке (как величиной постоянной) и его квазипорядком (как величиной переменной) и определить порядок элемента как его максимальный квазипорядок относительно точки отсчета. Формализация, предложенная в работе [Ревзин, Юлдашева 1969], хронологически не первая. Ей предшествовала порядковая модель Г. Глисона, обобщающая опыт американских лингвистов, занимавшихся описанием аборигенных языков Америки [Глисон 1959]; но модель Глисона не свободна от некоторых недостатков и уязвима для критики.

Начиная с 60-х годов XX века в советской (впоследствии — в российской) лингвистике появляются работы, главным образом диссертационные, в которых приемы позиционной грамматики или грамматики порядков сознательно используются для описания глагольной морфологии различных языков. Среди них можно назвать работы по ительменскому языку [Володин 1966; 1976] по энецкому [Сорокина 1975], алеутскому [Головко 1984], алюторскому [Мальцева 1994], кетскому [Буторин 1995; Wemer 1997], по японскому [Алпатов 1983] и североамериканскому языку кламат [Стегний 1983]. Элементы позиционной грамматики применительно к материалу тунгусо-маньчжурских языков (эвенкийского и эвенского) использованы в работе [Недялков 1992]. (Список не претендует на полноту.)

Как принципиально новое применение позиционной грамматики следует охарактеризовать использование ее для анализа языков изолирующего типа: языка ниуэ [Полянская 1995], а также кхмерского и лаосского [Дмитренко 1998]. Если в ниуэ наблюдаются еще некоторые признаки агглютинации, то уж в кхмерском и лаосском никакой морфологии нет. С. Ю. Дмитренко исследует позиционное распределение минимальных знаков (аналогов морфем) в составе так называемой «глагольной группы», которая, как и синтетически организованная агглютинативная словоформа, представляет собой сложный знак.