40 дней Кенгира - [14]

 В посёлке были ссыльные чечены, но вряд ли тех змеев клеили они. Чеченов не упрекнешь, чтоб они когда-нибудь служили угнетению. Смысл кенгирского мятежа они поняли прекрасно и однажды подвезли к зоне автомашину печёного хлеба. Разумеется, войска отогнали их.

 (Тоже вот и чечены. Тяжелы они для окружающих жителей, говорю по Казахстану, грубы, дерзки, русских откровенно не любят. Но стоило кенгирцам проявить независимость, мужество - и расположение чеченов тотчас было

 завоёвано! Когда кажется нам, что нас мало уважают, - надо проверить, так

 ли мы живём.)

 Тем временем готовил Техотдел и пресловутое "секретное" оружие. Это вот что такое было: алюминиевые угольники для коровопоилок, оставшиеся от прежнего производства, заполнялись спичечной серой с примесью карбида кальция (все ящики со спичками отнесли за дверь "100 000 вольт"). Когда сера поджигалась и угольники бросались, они с шипением разрывались на части.

 Но не злополучным этим остроумцам и не полевому штабу в баньке предстояло выбрать час, место и форму удара. Как-то, по прошествии недель двух от начала, в одну из темных, ничем не освещенных ночей раздались глухие удары в лагерную стену во многих местах. Однако в этот раз не беглецы и не бунтари долбили её - разрушали стену сами войска конвоя! В лагере был

 переполох, метались с пиками и саблями, не могли понять, что делается,

 ожидали атаки, но войска в атаку не пошли.

 К утру оказалось, что в разных местах зоны, кроме существующих и забаррикадированных ворот, внешний противник проделал с десяток проломов. (По ту сторону проломов, чтоб зэки теперь не хлынули в них, расположились посты с пулемётами.6 Это конечно была подготовка к наступлению через проломы, и в лагерном муравейнике закипела оборонная работа. Штаб восставших решил: разбирать внутренние стены, разбирать саманные пристройки и ставить свою вторую обводную стену, особенно укрепленную саманными навалами против проломов - для защиты от пулемётов.

 Так всё переменилось! - конвой разрушал зону, а лагерники её восстанавливали, и воры с чистой совестью делали тоже, не нарушая своего

 закона.

 Теперь пришлось установить дополнительные посты охранения против проломов; назначить каждому взводу тот пролом, куда он строго должен бежать ночью по сигналу тревоги и занимать оборону. Удары в вагонный буфер и те же заливчатые свисты были условлены как сигналы тревоги.

 Зэки не в шутку готовились выходить с пиками против пулемётов. Кто и не был готов - подичась, привыкал.

 Лихо до дна, а там дорога одна.

 И раз была дневная атака. В один из проломов против балкона Управления Степлага, на котором толпились чины, крытые погонами строевыми широкими и прокурорскими узкими, с кинокамерами и фотоаппаратами в руках, - в пролом

 были двинуты автоматчики. Они не спешили. Они лишь настолько двинулись в

 пролом, чтобы подан был сигнал тревоги и прибежали бы к пролому назначенные

 взводы, и потрясая пиками и держа в руках камни и саманы, заняли бы

 баррикаду - и тогда с балкона (исключая автоматчиков из поля съемки)

 зажужжали кинокамеры и защелкали аппараты. И режимные офиицеры, прокуроры и

 политработники, и кто там еще был, все члены партии, конечно, - смеялись

 дикому зрелищу этих воодушевленных первобытных с пиками. Сытые, бесстыжие,

 высокопоставленные, они глумились с балкона над своими голодными обманутыми

 согражданами, и им было очень смешно.10

 А еще к проломам подкрадывались надзиратели и вполне как на диких животных или на снежного человека пытались набросить петли с крючьями и затащить к себе языка.

 Но больше они рассчитывали теперь на перебежчиков, на дрогнувших. Гремело радио: опомнитесь! переходите за зону в проломы! в этих местах - не

 стреляем! перешедших - не будем судить за бунт!

 По лагерному радио отозвалась Комиссия так: кто хочет спасаться - валите хоть через главную вахту, не задерживаем никого!

 Так и сделал... член самой Комиссии бывший майор Макеев, подойдя к главной вахте как бы по делам. (Как бы не потому, что его бы задержали, или было чем выстрелить в спину, - а почти невозможно быть предателем на глазах

 улюлюкающих товарищей!11 Три недели он притворялся - и только теперь мог

 дать выход своей жажде поражения и своей злости на восставших за то, что они

 хотят той свободы, которой он, Макеев, не хочет. Теперь отрабатывая грехи

 перед хозяевами, он по радио призывал к сдаче и поносил всех, кто предлагал

 держаться дальше. Вот фразы из его собственного письменного изложения той

 радиоречи: "Кто-то решил, что свободы можно добиться с помощью сабель и

 пик... Хотят подставить под пули тех, кто не берет железок... Нам обещают

 пересмотр дел. Генералы терпеливо ведут с нами переговоры, а Слученков

 рассматривает это как их слабость. Комиссия - ширма для бандитского

 разгула... Ведите переговоры, достойные политических заключённых, а не (!!)

 готовьтесь к бессмысленной обороне".

 Долго зияли проломы - дольше, чем стена была во время мятежа сплошная. И за все эти недели убежало за зону человек лишь около дюжины.

 Почему? Неужели верили в победу? Нет. Неужели не угнетены были предстоящим наказанием? Угнетены. Неужели людям не хотелось спастись для своих семей? Хотелось! И терзались, и эту возможность обдумывали втайне может быть тысячи. А бывших малолеток вызывали и на самом законном основании. Но поднята была на этом клочке земли общественная температура так, что если не переплавлены, то оплавлены были по-новому души, и слишком низкие законы, по которым "жизнь даётся однажды", и бытие определяет сознание, и шкура гнёт человека в трусость - не действовали в это короткое