40 австралийских новелл - [45]

Кон опустил глаза. Он сидел и пристально разглядывал кончики своих ботинок, словно увидел их в первый раз.

Минуту царило напряженное молчание.

— Мне кажется, ты здорово гордишься своим званием ветерана войны, — сказал Кон, не глядя на меня.

Я вовсе не гордился этим — иначе я бы не рассказывал вам сейчас всей этой истории, но в тот момент я счел своим долгом утвердить в глазах Кона престиж героя войны.

— Еще бы, — ответил я.

На лице его мелькнуло презрение.

— Ну что ж, если так, то я чертовски рад, что не удостоился этой чести, — бросил он и пустил лошадь во весь опор.

Мне горько было так расставаться с ним. Его слова, казалось, разбили то, что было одинаково дорого для нас обоих.

Вплоть до того дня, как правительственный кандидат приехал в Мэни Гамтриз, я не видел больше Кона. Митинг состоялся на склоне холма подле самой станции. Из груды железнодорожных шпал соорудили нечто вроде подмостков и скамей и прикрыли их флагами. На этих почетных местах восседали сам кандидат и его ближайшие сподвижники, а избиратели, преисполненные самых радужных надежд, расселись вокруг прямо на траве. Кон тоже был здесь, в своей повозке, а вместе с ним Клара с двумя детьми. Они приез жали по делам па станцию и остановились у подногкия холма, но из повозки не вышли. Мне показалось, что Клара уговаривала Кона уехать домой и старалась его от чего‑то удержать — она что‑то сказала ему, когда он натянул вожжи, он быстро кивнул в ответ с видом человека, готового сдаться, чтобы не вступать в пререкания, но вовсе не уверенного в том, что он сдержит свое обещание.

Кандидатом от правительственной партии выступал мистер Джеймс Бирмингэм, бывший член парламента и скотовод. Он разводил овец редких пород и добился вполне обеспеченного положения. Больше всего нам импонировало в нем то, что он поднялся с самых низов и с гордостью говорил об этом. Он был живым воплощением всех наших надежд и мечтаний.

Как и все кандидаты того времени, он особенно старался завоевать поддержку ветеранов войны. Минут пять он проникновенно говорил о жертве, принесенной Неизвестным Солдатом на алтарь Отечества, потом с благоговением говорил о тех, кто вернулся, чем очень нас растрогал, а его сочувственные слова о нуждах демобилизованных чуть не довели нас до слез.

— А в каком полку вы сами служили?

Голос Кона резко оборвал плавную речь мистера Бирмингэма.

— Позор, позор! — закричали из толпы.

Все повернулись в сторону Кона, уставились на него злыми глазами. На лице Кона была написана твердая решимость, видно было, что он не собирался отступать. Клара была в смятении. Она не могла оставить Кона, и в то же время ее глубоко ранило то, что он выставил себя на посмешище всех соседей, так мило к ним относившихся. Дети, испуганные возгласом Кона, смотрели на него широко раскрытыми глазами.

Вряд ли кто‑нибудь из тех, кто кричал «позор», мог объяснить, в чем же заключалась постыдность поступка Кона, но они считали, что должны как‑то реагировать на его выходку. Ведь всем было известно, что мистер Бирмингэм достиг — правда, совсем недавно — возраста, освобождающего его от воинской повинности.

Выпад Кона никоим образом не поколебал благодушного настроения мистера Бирмингэма. Мы поражались его выдержке и терпимости. Мы надеялись, что и на Кона они произвели должное впечатление. Мистер Бирмингэм упомя нул о своих годах — «к сведению моего уважаемого друга из задних рядов» — и добавил, что его доктор — он не сказал военврач — категорически запретил ему принимать на себя тяготы военной жизни. Однако он сказал, что «отдал» общему делу брата.

— Видно, он был лучше вас, Бирмингэм?

Мы едва не задохнулись от возмущения, услышав, как бесцеремонно Кон обращается к мистеру Бирмингэму. Он был прямо‑таки груб. Ну что ж, тем хуже для него. Кандидат от правительственной партии выказал истинный такт и высокое благородство души — он попросту игнорировал второе замечание Кона.

Затем мистер Бирмингэм красноречиво описал нам, как правительство печется о благе женщин и детей, особенно женщин и детей из лесных поселков.

— А вы расскажите‑ка лучше о положении девушек на Марульском консервном заводе!

На этот раз ответом Кону был рев толпы. Какого черта этот зловредный агитатор лезет не в свои дела? Кто дал ему право мешать нашему собранию?

Может быть, Кон и добился бы чего‑нибудь, если бы он развернул свое наступление вокруг тех недостатков, действительных или мнимых, которые возбуждали политические страсти в нашей округе. Элементарное политическое чутье должно было бы подсказать ему это. Может быть, оч и сам это чувствовал, но уж так сложились его отношения с соседями, что он ринулся напролом, очертя голову и утратив всякий политический здравый смысл.

Мы олицетворяли собой в его глазах Человечество, каким оно ему представлялось в самые мрачные минуты — ограниченным, самодовольным, готовым клюнуть на самую дешевую приманку.

Наконец мистер Бирмингэм подошел в своей речи к вопросу о том, что сделало правительство для нас, землевладельцев. Нам казалось, что оно сделало не так‑то много. Но мистер Бирмингэм разъяснил нам, что только благодаря предусмотрительности правительства мы избежали опасностей, подстерегавших нас на каждом шагу. Потребовались огромные усилия, чтобы оградить наши интересы на внешних рынках, и приходилось постоянно быть начеку, чтобы раскрыть козни зловредных возмутителей спокойствия, своих собственных и иностранных. Наши сомнения растаяли как дым. Да, теперь мы многое увидели в новом свете!