33 отеля, или Здравствуй, красивая жизнь! - [27]

Захотелось подойти и сказать: “Иди в отель, прикройся. Надень другие брюки”.

На каком языке сказать? Естественно, на русском. Девушка явно русская. Приехала в Италию искать свое счастье.

Предположим, я подойду и скажу: “Поди переоденься”. А она спросит: “А твое какое дело? Тебе-то что?” – и будет права. У меня своя дорога, у нее своя. Кто я ей? Кто она мне?

Я посмотрела еще раз.

Лицо у нее молодое, и прыщи молодые, гормональные. Выражение насупленное, загнанное, она явно стесняется себя. Не свободна. Не счастлива. Не беспечна, как это бывает в молодости, когда всё по барабану и весь мир твой.

Я обогнала ее и пошла дальше.

В природе то же самое, что и среди людей. Есть красивые звери – тигр, например. Тигр – шедевр Создателя: гибкий, пластичный, желтоглазый. А есть некрасивые – носороги. Носорог – это свинья, неповоротливая, тяжелая, да еще и с рогом на носу. Сплошное уродство. Природе одинаково угодны красивые и некрасивые. Все пригодятся.

Может быть, эта, с широкими бедрами, нарожает дюжину здоровых детей и умножит человеческий род. Не последнее дело. И в личной жизни есть преимущества. Она будет благодарна любой самой малой радости, и из маленьких радостей сложится большая счастливая жизнь.

А красивые носятся со своей красотой, как с козырной картой, и постоянно торгуются с судьбой. Боятся прогадать.

Как сказал Константин Симонов: “Красота, как станция, минует”. Минует обязательно.

“Так что иди и не парься”, – сказала я себе. И пошла себе.

Впереди – вход в мой отель “Дуэ Торри”, в переводе – “Две башни”.

Здесь, куда ни пойдешь, всё близко.

Бармен Пабло привел в отель своего сыночка. Мальчику четыре года. Ангел. Вылитый Пабло, и к бабке не ходи, – есть такое выражение. Видимо, в старые времена, когда мужчина сомневался в отцовстве, он шел к бабке. Сейчас существует анализ ДНК. Это точнее, чем бабка.

Пабло привел сыночка в свой выходной, так как в рабочее время ему бы никто не позволил отвлекаться от основной работы. А Пабло захотелось похвастать своим богатством перед публикой отеля.

Мальчика зовут Джованни. Он бегает, носится, энергию некуда девать. Мы, кучка отдыхающих, стоим и вежливо улыбаемся: какой милый шалун.

Надо в это время видеть Пабло. Это его поздний, единственный ребенок. Он от него “тащится”, как сейчас говорят. Лицо растянуто в улыбке, и Пабло не может его собрать. Это лицо ликует.

Все стоят и вежливо пережидают. Действительно, мальчик – очарование, Пабло прекрасен в своем отцовстве.

Я вспомнила его служебную улыбку, похожую на гримасу: губы растянуты, глаза холодные. Иногда, когда никого нет вокруг, можно не улыбаться, Пабло расслабляется. Улыбка стерта. Зубы за губами, как положено. Его лицо на какое-то время становится суровым. Он устал. Трудно притворяться восемь часов подряд. Трудно улыбаться, когда не хочется. А сейчас – хочется. И трудно не улыбаться, когда хочется. Счастье рвется наружу, долетает до нас, и мы невольно заражаемся его настроением. Счастье – заразно, как и несчастье.

На рецепцию пришла работать новая девушка, Камилла. Итальянка со знанием русского языка, поскольку половина отеля – русские. Камилла окончила в Риме университет, отделение славистики. Защищала диплом по моим рассказам.

Я не удивляюсь. Я так давно в литературе, что уже стала предметом изучения, как Гончаров.

Камилла увидела в списке отдыхающих мое имя, и ее глаза от удивления стали круглыми как колеса.

– Виктория – гранде скритторе! – завопила она и помчалась по отелю с этой радостной вестью.

Забежала в ресторан, кинулась к Фаусто. Фаусто – главный распорядитель ресторанного зала. Он руководит официантами, он знает, кого куда посадить: русских – в один зал, итальянцев – в другой. Русских он тоже фасует на первый сорт и второй. Те, кто дает хорошие чаевые, – это первый сорт, их он сажает к окошку, с видом на сад. А второй сорт – в середину зала. Пусть скажут “спасибо” и за это.

Я всё время путала его имя, называла Мефисто, хотя он Фаусто.

Камилла налетела на Фаусто с криком:

– Синьора Виктория – гранде скритторе!

Фаусто заморгал глазами: какая Виктория? Вот эта, малозаметная, в старушечьей кофте?

Замечу: кофта дорогая и не старушечья, а очень модная. Просто итальянцы одеваются иначе. К ужину они выходят обязательно в черном и в бриллиантах, при этом натуральных.

Я могла бы себе купить черное, но в черном я похожа на осетинку в трауре. Черный цвет я не переношу. Это цвет космоса, пустоты, смерти. Белый цвет разлагается на семь цветов радуги, а черный не разлагается ни на что. Это конец. Недаром квадрат Малевича – черный. Что касается бриллиантов, я могла бы себе купить искусственный диамант величиной с пуговицу, ценой полтора евро, но ведь это заметно. Подделка тем и отличается, что бросается в глаза. А натурального бриллианта, кольца например, у меня никогда не было и не будет. Я воспринимаю свои руки как рабочий инструмент.

Завтрак и обед – в разных помещениях. Завтрак подавали на первом этаже в скромной обстановке. А обед – в ресторане, который располагался на нулевом этаже, – торжественный, бело-хрустальный.

На завтрак разрешалось прийти в халате, а в ресторан – недопустимо. Форма одежды для ресторана – “элеганто”.