3 ½. С арестантским уважением и братским теплом - [97]
Как вы, наверное, поняли, мне было очень скучно.
Решение моего вопроса
В других камерах на СУСе, конечно, менее вольготно и более тягостно, чем у меня. Содержание в закрытом пространстве всегда порождает конфликты. Зато есть запреты — телефоны, иногда даже наркота. Можно постоянно гнать брагу, играть в карты и нарды. То есть весело, и время, надо думать, бежит довольно бодро. Но есть все-таки причины, по которым попадать на СУС зэки не хотят.
Первая причина — законодательная. Осужденный за определенные статьи и признанный злостным нарушителем зэк после освобождения попадает под административный надзор. Ему могут, например, на три года запретить ходить на массовые мероприятия, посещать определенные места, выходить из дома после 10 вечера, покидать определенный регион. А ведь «определенные статьи» — это те, в которых предельный срок наказания превышает пять лет. Из всех, кто был на СУСе, под надзор не попадал только я. Можно, конечно, считать это удачей — ведь моя статья относится к категории мелкой и средней тяжести. Хотя удача — понятие относительное: вообще-то по таким статьям тех, кто привлекается впервые, сажают очень-очень редко.
Вторая причина — политическая. Всех, кого отправляют на СУС, сразу пытаются «сожрать». Смотрящий там — суперлояльный к администрации. Они ему позволяют иметь всякие запреты, разрешает передачи хоть по сто кило. Зато когда отправляют на СУС какого-нибудь лихого з/к, смотрящий и его приближенные находят за ним что-то, чтобы подорвать его авторитет и сделать его слово менее весомым. Короче, чтобы сидел он тихо и не выступал, делал, что смотрящий скажет. Поэтому администрация очень тщательно составляет подборку зэков для СУСа. А тех, кого не удается уличить в непорядочности, кто крепок духом и, что важнее, обладает связями в криминальном мире, кто идет против генеральной линии, — отправляют в более мрачное место. ПКТ. Помещение камерного типа.
Там уже совсем все печально с точки зрения быта. Нары пристегиваются на день к стене, запретов нет, а если и появляются, то весьма ненадолго. Зато идет постоянная конфронтация с администрацией из-за качества баланды. Ну, на самом деле то же самое, что и на СУСе, просто цель диалога с ментами на строгих условиях — чтобы были телефоны, а в БУРе — чтобы было масло, чиф и сигареты.
Через несколько месяцев моей одинокой жизни, где-то в январе, к моей камере подходит Бек, смотрящий за СУСом, и говорит, что вопрос мой решен — я теперь живу мужиком. Говорит имя Вора, который принял это решение.
«Еееее, — думаю, — наконец-то!»
Ну, внешне-то ничего не изменилось. Сижу я один, вместе ни с кем меня не выводят. Вокруг сидят какие-то зэки, с какой-то совсем другой жизнью.
Через пару дней на СУСе меняется смотрящий — приезжает Башир. Мне-то что Бек, что Башир — один хрен. Пусть будет хоть Жириновский. Я их все равно не вижу никого.
А через несколько месяцев мне со строгого режима пишут мулю, спрашивают, мол, делаю ли я что-нибудь для решения своего вопроса. Я спрашиваю: «Какого такого вопроса?» — «Да того самого вопроса». — «Так вроде бы решили». — «Нет, там все отыграли».
Да что вообще происходит-то?!
Позже я узнал, что Башир позвонил тому жулику, который решил мой вопрос, и прогнал ему какую-то телегу про то, что я борюсь с коррупцией. А где коррупция — там Воровской ход, то есть я вроде как против криминального мира. Очень бредовая логика, но она сработала, и жулик сказал, что решение свое отменяет. Строго говоря, это как Бог, который не смог пройти девятый уровень Марио — что-то из области невозможного. На СУСе даже пошла какая-то внутренняя ругань на этот счет, но мне в сердцах ничего не сказали. Вот отстой.
Ситуация с моим статусом решилась только летом, то есть прошло уже больше года с тех пор, как я заехал в «Нарышкино». Правда, решалось все без меня — я был на длительном свидании. Возвращаюсь, а мне говорят: «Ну все, имена Воров сказали — от них живешь мужиком». Оказалось, что мой старый знакомый Чапа через какие-то пятнадцатые руки узнал, что вопрос мой по-прежнему открыт. Он собрал целый консилиум из легендарных Воров, которые вообще таким составом могли меня хоть короновать. Воры решили, что я должен жить мужиком, потому что много сделал для колонии и вообще не сотрудничаю с режимом. Администрация перенервничала, подвергла репрессиям чуть ли не всех, кто на СУСе отвечал за блатные вопросы, — кого-то попередержали в ШИЗО, кого-то в санчасти, но в результате все успокоились. Стало понятно, что с решением этим уже ничего не сделаешь.
Порядок
По закону у меня были все основания для УДО. Статья средней тяжести, двое маленьких детей, штраф погашен, я — первоход. Много нарушений, но они не социально опасные: ходил в майке, спал днем, в камере по углам паутина, на столе хлебные крошки. Конечно, всем было понятно, что досрочно меня никто выпускать не собирается. И тем не менее на УДО мы подавали дважды: в первую очередь, чтобы поддержать интерес к моему делу, получить трибуну и сказать все, что мы думаем о различных уродах во власти.
Первый раз подали в феврале 2016 года, когда прошла треть срока. Слушания в местном Урицком суде были назначены на июнь. Больше всего меня поразила комната для видеоконференции, из которой я выходил на связь с судом. Ты в тюрьме, вокруг куча решеток, но когда тебя заводят в эту комнату, то сажают в клетку. Там даже замок висит, но его не закрывают, потому что это глупо — куда ты убежишь? И тем не менее с судом ты говоришь через решетку.
