3 ½. С арестантским уважением и братским теплом - [74]

— Агрххгрргрхха.

— Прелестно! Даже не знаю, можно ли найти более подходящего работника! Буду звать тебя Могила! В целом функционал твой, дорогой мой Могила, прост и изящен — работай 7 дней в неделю с 7 до 21. А в период праздников надо вне пределов промки сохранять таинственность, то есть не болтать, а вид иметь несчастный и запуганный.

Краснодар сделал барский жест, призывая Чубакку оглядеть его вотчину.

Несколько конвейерных линий подавали конфискованные яства к станциям операторов, после чего те немедленно приступали к утилизации путем поглощения.

Зэки ели европейскую вкуснятину с лицами конченных патриотов, обильно запивая еду из алюминиевых кружек. Между рядами конвейеров ходил арестант с бидоном на лямках за плечами и наполнял кружки из шланга, следя за тем, чтобы работникам было чем промочить трудовое горло.

Цех был бел и сверкал металлом. Обилие транспортеров и нескончаемые змеи трубопроводов делали его самым технологичным сооружением, увиденным Чубаккой на Земле. Сами зэки выглядели крайне опрятно, были одеты в халаты и видом напоминали скорее скучающих сотрудников советских НИИ, нежели преступников.

— А вот и твое рабочее место, приступай. Если вдруг помощь нужна или попить, то жми сюда, — Краснодар указал на кнопку справа от стола-станции оператора. — Ну с богом, седай, — он показал Чубакке на унитаз перед станцией, и, дождавшись, когда Чуи приступил к обработке первого объекта (колено вепря из Чехии), Михалыч, удовлетворенно кивнув, удалился в свой кабинет, бормоча что-то про неизбежность экономического развития.

Чубакке работа показалась странной. Несомненным плюсом было то, что он наконец-то наелся, хотя запивать устрицы слабительным оказалось не особенно вкусным.

Жизнь Чубакки стала налаживаться (он даже прикормил бездомного порга, найденного на промке) — и наладилась бы окончательно, если бы не его вера в справедливость и сострадание.

Чубакка стал тайком выносить еду и подкармливать ею зэков. Единичные акты благотворительности могли бы остаться незамеченными, но после того, как кусочки хамона стали попадаться в однородной консистенции баланды, информация о повышенной калорийности питания осужденных мгновенно достигла Берца. В этот же день после работы Чуи вместо барака отбыл на комиссию совета воспитателей.

Смена трудоустройства повторилась за тем отличием, что настрой на лицах администрации был более решительным и менее благодушным.

— Ах мразь же ты этакая, — начал Берц в свойственной ему визгливорычащей манере. — Тебе тут доверие оказывают — можно сказать, выписывают талон на проезд в жизнь, а ты чего? Да ты дезорганизацией занимаешься! Ты продукты, запрещенные фитоконтролем, в баланду подмешиваешь! Да ты своих товарищей травишь! Ты это хоть понимаешь, пучок волос ты нечесаный?

Чубакка смотрит на бесформенные тела трех зэков — работников столовой, при содействии которых он пытался повысить питательность рациона. Зэки испещрены кровавыми следами от ударов нагаек и стульев и подают лишь формальные признаки жизни.

Чубакка понимает, что повстанческий отряд раскрыт. Чубакка закрывает глаза и начинает готовиться к худшему.

— Мы могли отправить тебя на общие работы, на лесоповал, на кирпичеобжиг, на гранитотес, на сбор биологических материалов, в конце-то концов! Но нет! Мы проявили гуманизм — выдали теплое местечко. Понимали: интеллигент и политота. И что мы получили за нашу доброту? Ледоруб в спину!

Берц ослабил мокрый от пота воротничок.

— Ну что, товарищи, какие будут предложения?

***

Дверь камеры барака усиленного режима захлопнулась за Чубаккой, и он остался наедине с самим собой. Если верить постановлению комиссии воспитателей, то до конца срока.

Здание БУРа представляло собой бетонную прямую кишку с камерами-полипами по стенам. Все заключенные тут содержались отдельно друг от друга во избежание подготовки коллективных забастовок, мятежей и прочих актов неповиновения.

По правилам, покидать камеру заключенные должны были для получения и сдачи постельных принадлежностей, а также для прогулок на свежем воздухе и ежемесячного посещения душевой кабинки (не более 10 минут). Однако Берц и его команда упростили эту сложную в администрировании процедуру:

— постельные принадлежности з/к не выдавали (поспят на полу год-другой — сговорчивее будут);

— душевая кабина все равно не работала (а чего туда шлындать, без воды-то?);

— гулять не выводили (на улице, по сути, ничего нового со дня сотворения улицы).

Зэков в БУРе СИК-1984 из камер не выпускали, лишь три раза в день через окошко в двери подавали уже знакомую (и со временем полюбившуюся) Чубакке баланду. Иногда приходил библиотекарь и выдавал чтиво под роспись.

Книги в колонии прошли через жесткую цензуру, на каждой обязательно присутствовал типографский штамп «Одобрено сурково-володино-кириенковской пропагандой — Митрополит Министерства культуры и СМИ Соловей-Киселевский».

Чтобы хоть как-то придать дням индивидуальность, Чубакка читал все доступные материалы. Сегодня он взял в библиотеке томик Ивана Колоссального «Как еще можно было бы возвеличить Россию (хотя и так неплохо)?» и прочитал: