3 ½. С арестантским уважением и братским теплом - [4]

Выслушиваю новость о том, что возбуждено уголовное дело — против меня (первое) и моего брата (второе). Никому пока ничего не предъявили, зато все широко анонсировали в СМИ. Даже топ «Яндекса» подтверждал, что я — фигурант. Звонит знакомый безопасник из «Почты», говорит: «Привет, Олег Анатолич, к тебе едут гости, будут через полчаса». Отвечаю: «Спасибо, дорогой», — и отдаю помощнице ноутбук, планшет и телефон. Не то чтобы там были какие-то секреты, просто знаю я эти обыски — отберут все, а у меня в ноутбуке, может, вся логистическая мощь «Почты России» запрятана. Старушке и так тяжело, а тут последние мощи в вещдок обратят.

А откуда почтовый безопасник знал? Ну, «Почта» ведь служба федеральная, поэтому силовики всегда сообщают местным, если что-то затевают, хотя бы потому, что самим разобраться было бы тяжело. Ну а то, что безопасник предупредил, очень хорошо демонстрирует, как даже охранительные службы презирают систему. Может быть, не все, но приличные люди попадаются.

Когда в мой 12-метровый кабинет зашли полдюжины человек, стало тесно. Лицо главного следователя было грустным, а мое — радостным: кабинет не обладал признаками информационных носителей и вычислительной техники, зато был битком набит всевозможной документацией. «Ну, тут мы уже ничего не найдем», — понуро промямлил следователь и дал указание привести понятых. Один из них был юношей весьма корпулентным, поэтому части прибывших сотрудников пришлось удалиться на перекур до конца обыска — тело кабинета исторгло их.

И вот начался шестичасовой обыск. Мне даже было слегка жалко сыщиков, я и сам-то не мог никогда разобраться с бумагами, они лежали повсюду — вразнобой и вперемешку. Проекты модернизации лифтового хозяйства курьерских баз перемежались с простынями бюджета доходов и расходов, напечатанных «шестерочкой». Иногда попадались документы — все в красных печатях — с пугающей информацией об обнаружении ртутного загрязнения на территории логистического хаба в аэропорту или мольба начальника Хабаровского ОСП выслать несколько комплектов зимней резины для снижения аварийности курьерского транспорта. Задача усложнялась тем, что следователи сами не знали, что ищут, поэтому на всякий случай забирали все подряд и скрупулезно вносили документы в бесконечную опись. Помимо этого изъяли кучу выуженных откуда-то флешек и компакт-дисков. Например, диск Бьорк (уж не знаю, какие следы преступлений они хотели на нем найти). А вот диск группы «Ноль» не взяли, хотя там солист к запретной вере принадлежит. Ну, то есть тогда не принадлежал — вернее, вера не была запретной. Но где же хваленая прозорливость гэбни?

Где-то после второго часа я вспомнил, что у меня в кармане лежит бумажник, а в нем есть флешка с довольно важной информацией. Опять же, для следствия ценности никакой, но все равно бы забрали. Вообще, мой личный обыск должны были начать сразу, но, видимо, отсутствие компьютера слегка сбило с толку сыщиков, и они об этом забыли. Громко объявив, что пойду-ка я перекурю (к этому моменту уже приехал адвокат, и я мог не опасаться, что в мое отсутствие в кабинете найдут, например, неопознанный палец с платиновым перстнем), я спустился на пару этажей, где протянул бумажник доверенному лицу в производственном департаменте и многозначительно сказал: «Максим, пусть полежит пока у тебя». Максим кивнул, и в его взгляде я увидел уверение, что в случае опасности бумажник будет сожжен, а его пепел экспресс-грузом отправится на остров Пасхи.

Итак, собрав рандомным образом пару коробок с документами, следственная группа завершила обыск, после чего мне было объявлено, что необходимо проехать на допрос. Думаю, москвичам будет понятно мое негодование: шесть вечера, ехать на другой конец Москвы только для того, чтобы оформить отказ от дачи показаний. Бесполезно поспорив, мы провели три часа в пробках, и еще час ушел на оформление пропусков и одного листа протокола допроса. После этого я вышел из здания СК с новым официальным статусом — подозреваемого — и запретом на пересечение МКАД.

Следствие

Следствие казалось бесконечным. По сути, оно и было немаленьким — полтора года. Следственная группа — чуть ли не дюжина человек. Основную часть из них я, к счастью, не видел. Для меня дело вообще происходило на периферии сознания. Примерно один раз в неделю мне звонил какой-нибудь знакомый, подчас весьма неожиданный, и говорил, что к нему приезжали с обыском или вызывали на допрос. Мне было очень-очень неловко, казалось, будто я сам инициатор следственных мероприятий.

В результате они допросили:

— всех сотрудников «Главподписки»;

— всех сотрудников, общавшихся со мной в МПК и «Ив Роше»;

— всех моих подчиненных в «Почте», причем во всех подразделениях, где я когда-либо работал;

— всех сотрудников и руководителей центрального аппарата «Почты», занимающихся продажами и перевозками (это очень много людей);

— всех водителей грузовиков, которые возили грузы; (Это была самая масштабная и непонятная операция следствия. Перевозки осуществлялись несколько лет. Понятное дело, что использовалось очень-очень много разных машин. В соответствии с материалами дела, водителей при помощи ФСБ искали по всей стране, а некоторых — даже на спорных территориях, где на тот момент велись активные боевые действия, так как в означенной группе были жители Луганска.);