3 ½. С арестантским уважением и братским теплом - [10]

Я. Как вы посчитали сумму ущерба?

Потерпевший. Мы не считали, ее посчитал СК.

Не то чтобы я совсем наплевал на дело. Наоборот. Я переработал адский массив документов и, основываясь на документах СК, сделал мощную аналитическую записку, доказывающую, что сотрудничество с «Главподпиской» было выгодным. Я опроверг основные тезисы обвинения цифрами. Но, во-первых, это ничего не значило с той точки зрения, что решение все равно принималось не в этом суде, а во-вторых, у меня было стойкое ощущение, что в этом нескончаемом потоке аббревиатур почтовых подразделений — АСЦ, МСЦ, АОПМ, УФПЦ, ГУМПЛ, ДВПО — никто толком ничего не понимал. Уверен только, что разобрался мой адвокат, и временами казалось, что разбирается судья Коробченко, когда она скучающим взглядом не смотрела в окно. Ну, ее можно понять. Вроде как после процесса она ушла в декрет (не связанные события), то есть, пока судила нас, была беременной. А как говорит Вико, во время беременности женщина тупеет.

Ну вот, значит, отгремели мы последними словами. Мое, конечно, так себе. Бро опять удивил. Сколько раз его слушал, все поражаюсь. Судили его сто раз — что еще сказать можно? А все равно очень сильно сказал.

Начиналась речь так: «Сколько раз в своей жизни человек, который не занимается чем-то криминальным и противозаконным, может произнести последнее слово? Нисколько, ноль раз. Ну, если ему не повезет — один раз. Я же за последние полтора года, два года с учетом апелляций… Это, наверное, мое шестое-седьмое, может быть, десятое последнее слово. Вот эту фразу — «Подсудимый Навальный, вам предоставляется последнее слово» — я уже слышал много раз. Такое впечатление, что с последним словом — для меня, для кого-то, для всех — наступают последние дни. Постоянно от тебя требуют сказать последнее слово. Я говорю это, но, в общем-то, вижу, что последние дни — они не наступают».

А заканчивалась так: «У людей есть законное право на восстание против этой незаконной, коррумпированной власти. Этой хунты, которая украла все — все захапала. Которая триллионы долларов выкачала из нашей страны в виде нефти и газа. И что мы получили с этого? Я в этой части повторяю свое последнее слово по «Кировлесу»: пока ничего не изменилось. Мы позволили им, глядя в стол, нас ограбить. Мы позволили эти деньги ворованные инвестировать куда-то в Европу. Мы позволили им превратить нас в скотов. Что мы приобрели, чем они расплатились с вами — глядящими в стол? Да ничем. Здравоохранение у нас есть? Нет у нас здравоохранения. Образование есть? Нет у нас образования. Дороги вам дали хорошие? Не дали вам хорошие дороги. Судебным приставам? Давайте спросим, какая зарплата у секретаря. Восемь тысяч. Со всеми наценками — может быть, 15 тысяч. Судебные приставы, я очень удивлюсь, если получают больше, чем 35–40 тысяч.

Парадоксальная ситуация — когда десяток жуликов всех нас, вас грабит каждый день, а мы все это терпим. Я это терпеть не буду. Повторюсь, сколько нужно будет стоять: в метре от этой клетки, в метре внутри этой клетки. Я постою — есть вещи более важные.

Хотел бы еще раз сказать: трюк удался. С моей семьей, с моими близкими. Тем не менее нужно помнить, что они меня поддерживают во всем. Но никто из них не собирался становиться политическим активистом. Поэтому нет никакой нужды сажать моего брата на восемь лет или вообще сажать. Он не собирался заниматься политической деятельностью. Уже принесено нашей семье достаточное количество боли и страданий в связи с этим. Нет никакой нужды усугублять это все. Как я уже сказал, взятие заложников меня не остановит. Но тем не менее я не вижу, зачем власти этих заложников нужно убивать сейчас.

Я призываю всех абсолютно (может быть, это наивно звучит, и над этими словами принято иронически смеяться и ухмыляться) жить не по лжи. Другого не остается. В нашей стране сейчас другого рецепта не существует.

Я хочу поблагодарить всех за поддержку. Я хочу призвать всех жить не по лжи. Я хочу сказать, что я уверен абсолютно, что изолируют меня, посадят — на мое место придет другой. Ничего уникального или сложного я не делал. Все, что я делал, может делать любой человек. Я уверен, что и в Фонде борьбы с коррупцией, и где-то еще найдутся люди, которые будут продолжать делать то же самое, вне зависимости от решений этих судов, единственная цель которых — это придание вида законности. Спасибо».

Помню, что после вступительной речи на процессе адвокат шепнул мне: «Если бы Алексей говорил еще пять минут, я бы сам взял топор и пошел свергать режим». Уже сидя в тюрьме, я по переписке познакомился с чуваком, который под впечатлением от речи Бро сделал себе татуировку на колене — «Жить не по лжи». Натурально. Причем это не безумный какой-то человек, а совершенно нормальный. Ну, я о нем еще расскажу.

После финальных речей и запроса восьми лет колонии мне и десяти колонии брату (это было, кстати, суперудивительно, так как ни один свидетель, кроме г-на Нестерова, не сказал, что хотя бы знает его в связи с этим делом), судья объявил перерыв для подготовки и объявления приговора. Было это 19 декабря, почти через два года после возбуждения дела. Перерыв был объявлен до 15 января.