29 отравленных принцев - [30]

Можно и, наверное, нужно было говорить с ней прямо здесь, в ресторане. Но Колосов не хотел смешивать их — клиентов и персонал. Эти разрисованные стены, эти смешные диванчики в нишах, этот фонтан, эти воркующие голубки, этот сдобный аромат, казалось, пропитавший сам воздух обеденного зала, не способствовали беспристрастному допросу свидетелей по делу об умышленном убийстве. И не просто об убийстве — об отравлений, которое, если честно признаться, было преступлением столь редким, что случалось ранее в практике Колосова лишь однажды. С тем, прошлым, давним делом была такая же гнусная морока. Но это дело — и это Никита уже обреченно предчувствовал — обещало нечто похуже. Может быть, и даже самый настоящий висяк.

«Морока из Марокко», — каламбур сложился сам собой. Никита повторил его мысленно и подумал: «Кухня, мать вашу…»

— И с шеф-поваром вашим мне нужно будет обязательно встретиться. Я его вызову, передайте ему это, — объявил он Потехиной. Она подала ему визитку ресторана:

— Вот по этому телефону вы всегда сможете его найти. Или вот что, дайте мне ваш служебный. Как только Иван Григорьевич приедет, я ему скажу, он с вами обязательно сам свяжется.

— Какой Иван Григорьевич? — машинально спросил Никита.

— То есть как какой? Поляков, шеф-повар моего ресторана, — ответила Потехина, — вы же с ним хотите говорить, разве нет?

Глава 9 СВИДАНИЕ

Все было зря — даже то, что она так торопилась. Это свидание Елена Воробьева представляла себе совсем не так.

Хотелось нежности и теплоты. Любви, поцелуев, прикосновений. А он просто сделал свое дело быстро и энергично, как машина, почти без эмоций и как ни в чем не бывало поднялся, натянул плавки, брюки, застегнул «молнию».

Воробьева тоже хотела сразу же встать с постели, но он снисходительно потрепал ее по ягодицам, точно конюх кобылу, выигравшую скачки.

— Расслабься, детка.

— Не называй меня деткой, — зло сказала Елена Воробьева, — ненавижу, слышишь ты, ненавижу, когда ты говоришь ее словами!

Он усмехнулся, пожал плечами, вышел на балкон покурить. Лена Воробьева перевернулась и впилась зубами в угол подушки. Она сделала это, чтобы не зареветь.

Нет, совсем не так она представляла в мечтах это их сегодняшнее свидание. Мчалась, сломя голову, в ресторан, узнав, что он там, врала Потехиной, затем мчалась сюда, в их квартиру на Университетском проспекте. Ловила частника, психовала, что не успеет, опоздает, что он придет на минуту раньше — не дождется, развернется и отчалит, уедет, исчезнет.

Он поступал так с ней раньше, что лукавить. Назначал свидание и не приходил. Он был изменчив, как хамелеон. Лжив. Даже само имя его было лживое — Серафим. Ну кто, скажите, в наше время называет парня Серафимом? Ведь просто язык не поворачивается обозвать это животное церковной метафорой, обозначающей бесплотный дух, шесть белоснежных крыльев и зоркие глаза, неусыпно стерегущие райские врата?

— Ленка, кинь зажигалку… Эй, ты что? О чем задумалась? Обо мне, что ли?

Воробьева не шелохнулась, зажигалки не кинула, только сильнее прижалась лицом к подушке, словно прячась от него. И это все, что он может, что имеет сказать ей после того, что только что было между ними. А ведь она до сих пор полна им до краев. И это не просто физическая память о половом акте. Она любит его безумно. И она беременна. Она носит его ребенка. Именно об этом она так хотела сказать ему сегодня после объятий. И сказала бы непременно. Если бы он не вскочил так поспешно и не начал бы так напоказ одеваться, демонстративно игнорируя ее умоляющий взгляд, ее жажду быть с ним еще и еще.

Да, конечно, он был пьян, как всегда. Но не настолько, чтобы не понимать…

Но ведь она знала, на что шла. С самого начала она знала, она видела, она понимала, что с ним, с этим человеком, может ее ожидать. Они встречались уже полгода. Прячась от всех. Особенно же от…

— Ладно, хочешь молчать, злиться, молчи, а мне пора, — Серафим Симонов (это был он), пошатываясь, вернулся с балкона в комнату, где на растерзанной несвежей постели ничком лежала Лена.

— Мне пора закругляться. А то Марьяша снова начнет разоряться.

— Ты бы хоть здесь о ней не вспоминал каждую минуту, — сказала Воробьева.

— Почему? — искренне, пьяно удивился Симонов. — Тебе это так неприятно, детка? Ты меня ревнуешь?

Да, они встречались уже шесть месяцев. Всегда в одном и том же месте — здесь, на съемной квартире на Университетском проспекте. Квартира была двухкомнатная, в старом обшарпанном доме. Грязная и запушенная. Сдавала ее пьяница — многодетная мать, переехавшая со всем своим недоразвитым выводком к сестре в деревню.

Квартиру эту отыскала по объявлению и сняла на деньги, выкроенные из жалованья официантки ресторана «Аль-Магриб», сама Лена Воробьева. Им с Симоновым нужно было место, где можно было встречаться. Точнее — и это Воробьева понимала с самого начала с болезненной ясностью, — это ей нужно было место для встреч с Симоновым. Серафиму же было на это плевать. Он бы обошелся и без квартиры. Недаром же в самый первый раз он поимел ее прямо в машине на каком-то пустыре за МКАД.

Когда Лена Воробьева впервые увидела его в ресторане, она… она растерялась. Всем в «Аль-Магрибе», всему обслуживающему персоналу сразу было четко объяснен но: этот высоченный, здоровый, очень красивый, очень развязный, пьющий тип — не клиент, не посетитель, не актер даже — он личная неприкосновенная собственность хозяйки Марьи Захаровны Потехиной.