25-й - [20]

Я подполз к нему, проверил, хорошо ли затянуты жгуты. Затянуты хорошо, но от них ничего не зависит — столь сильное кровотечение не остановить. «Бинты» на обрубках отяжелели от крови настолько, что стали похожи на дойное вымя млекопитающих землянских животных. Или на наполненные молоком груди землянских женщин. Я сделал всё, что мог.

 — Тут уже ничего не изменишь. — Он вынул из-за спины обнажённый нож и кое-как подал. У меня рука не поднялась принять его, ведь я понял, чего Танах хочет. Но, внезапно обретя силу, он схватил меня за плечо, грубо подтянул ближе и сунул оружие в ладонь, насильно сжав её в кулак. — Брах, не время для споров! Ты сам прекрасно знаешь, что со мной станет. Наши далеко, и когда придут — неизвестно. Не хочу, чтобы какой-то засранец гордился тем, что убил меня.

 — Никто не будет гордиться. — Я вернул себе контроль над речью — надо ведь сказать умирающему что-нибудь утешительное. Кровь это не остановит, но по-другому я не могу, хоть это и бессмысленно. — Обслуга орудия не могла знать, что мы с вами здесь были. Они просто выстрелили в указанную точку. Они не целились в вас лично.

 — Но мы-то с тобой знаем правду. Иногда правду достаточно просто знать.

Он кое-как снял футболку с себя, взял мою руку и прислонил нож к оголённой груди, а я, достав свой нож, упёрся клинком чуть ниже и левее, неподалёку от солнечного сплетения. Кожа у Танаха холодна, будто он уже умер. Крови в организме осталось мало, сердцам просто нечем согревать его. Надавив на мою кисть, Танах сместил широкий длинный клинок с зазубренным обухом под самое основное сердце.

 — Возглавь наших ребят вместо меня. Можешь поклясться Танкреду, что я назначил тебя на своё место. — Его голова свалилась на грудь, и он с трудом поднял её. — У клонов прочный рёберный панцирь, просто так не проколоть. Соберись. Бей сильно. Сделай это быстро.

Увереннее сжав ребристые рукояти, я мягко вдавил кончики ножей в кожу Танаха. Кто-то сказал бы, что я поступаю неправильно. Хотел бы Танах покончить жизнь самоубийством — сделал бы сам и не просил никого впутываться в свой грех. Но я не впутываюсь в его грех. Я исполняю последнюю волю умирающего. А самого его нельзя винить за подобное желание. Я на его месте попросил бы о том же. И любой салеу бы попросил. Так у нас заведено. Пусть враг, даже не зная о своей победе, не сможет полностью насладиться ею.

 — Как думаешь, там что-нибудь есть? — процедил Танах, стараясь не замечать, что я проколол ему кожу, примериваясь для удара.

 — Думаю, да.

 — Саартал?

 — Нет. Синтетики не умирают. Синтетики отправляются на перегруппировку в Бездну.

 — Тогда встретимся в строю, солдат.

 — Встретимся в строю.

Я дотронулся своим лбом до его лба, и, не отрываясь от Танаха, упруго и мощно толкнул руками вперёд. Движения вышли точными, чёткими и сконцентрированными. Клинки ушли глубоко в тело, гарды упёрлись в края ран. На секунду глаза Танаха раскрылись на прежнюю ширину, но потом тело стало мягким, словно утратило все кости, и голова осталась лежать на моём плече.

Он нёс меня на себе. Я остался должен, хоть тело моё и не подчиняется, отказывается выдерживать даже свой собственный вес, не говоря уж про чужой. Это очень тяжело, но каждый шаг даётся с неожиданной лёгкостью. Без ног тело Танаха стало легче, и я донёс его до самой фермы. Наши бойцы запоздало кинулись мне на помощь — тогда, когда я почти справился сам. Приняв мертвеца на руки, Шаргул в трауре упал на колени и уткнулся лицом в остывшую грудь — он с погибшим был особенно дружен. Хищник и Левиафан взяли меня под руки, помогли устоять на ногах, ибо сил у меня не осталось совсем. Через пару секунд подбежал и Раш-Фор.

 — Это ты сделал? — центурион указал на след от ударов ножами в груди Танаха, пока его не унесли.

 — Не сумел остановить кровь. Облегчил страдания. Он сам просил об этом. Всё равно бы умер. — Я ответил прямо, ничего не скрывая. Какую бы реакцию мой поступок не вызвал, товарища это не вернёт, так что мне всё равно.

Он пал первым из нашего десятка. Первая потеря — не единственная, но порой самая болезненная. Её нельзя забывать — это горький, но полезный опыт. Вот мы и решили сделать так, чтобы смерть Танаха запомнили надолго — и окружающие, и мы сами.

Мне дали передохнуть. Ветки, куски древесных стволов, обломки мебели и деревянных деталей из дома товарищи стащили на кучу сами; моя роль последняя и притом самая важная. Как только приготовления завершились, Шаргул вернулся за мной, принеся одолженный у центурионных огнемётчиков «Язык Перията». Мигом вооружившись, я последовал за провожатым к месту погребения.

Однополчане сложили из деревяшек «ложе» высотой примерно до пояса. Танаха устроили как можно удобнее и ровнее на его вершине, будто он способен оценить подобную заботу; места отсутствующих ног и хвоста прикрыли изорванной грязной занавеской, вынесенной из того же жилого дома. Стены разрушены, окон нет, и прикрывать ей нечего. Костёр получился слабоватым. Его жара не хватит, чтобы испепелить тело. Вся надежда на огнемёт.

Даже неспособного сейчас ходить Танкреда принесли сюда, он лежит на носилках чуть в стороне, повернув голову набок. Хищник, Дред, Дракула, Левиафан, Шаргул, Надаск и Чак выстроились в две шеренги лицами друг к другу, образовав своеобразный коридор. Пройдя по нему, я вышел к погребальному костру. Поглядел несколько секунд в траурном молчании в глаза Танаха, закрытые не только веками, но и положенными на них сверху монетками. Традиция такая — класть монетки покойнику на глаза, чтобы мог заплатить хуваве Элебу за переезд ко дворцу Эришкигал. Ну, и чтобы падальщики эти глаза не выели. Неприятно всё-таки смотреть на безглазый труп. На обычный, впрочем, тоже, но на безглазый — тем более.