Увы, значение слова «шрифт» гораздо уже, чем в языках, из которых оно (в Петровскую эпоху?) было заимствовано. Например, нидерландское «schrift» (схрифт) означает, кроме всего, и «тетрадь», и «грамоту», и «почерк», и «журнал»... — Здесь и далее примечания автора.
Те, кому дороги чужие слова, может считать, что шрифтовик — это и есть тайп-дизайнер. Впрочем, в данном случае русское слово (могущее кому-то показаться обидным) по значению несколько шире западного аналога.
Объект моей «атаки» можно также назвать шрифтоманией, шрифтовым фетишизмом, шрифтовой лихорадкой или, шутя, синдромом правильной засечки.
По ГОСТу советского происхождения требовалось и, кажется, до сих пор требуется указывать гарнитуру. В прошлые времена это делалось не всегда, а в нынешние, когда уже есть что указывать, происходит ещё реже. О шрифте молчат колофоны всех «Красивейших книг мира», коими я располагаю.
Как бы это было, однако, естественно и убедительно, если бы шрифтовики «хвастались» своими достижениями не на искусственных образцах, а на примерах реальных (изданных) графических вещей, подтверждающих жизнеспособность гарнитуры.
Такое нынче время: без компьютера я не смог бы сочинить и эту декларацию.
Шрифтовики, мягко говоря, не блещут в оформлении текста. Это очевидно и симптоматично.
Признаюсь, что примеры сочетания плохого шрифта с хорошей типографикой отыскать нелегко. Щепетильным дизайнерам достоинство шрифта ведомо не хуже, чем шрифтовикам.
Иногда создаётся впечатление, что поборники ассоциативного соответствия исходят из ложного посыла, будто бы всё шрифтовое многообразие отражает множество авторских (литературных) интонаций. Литературщина в типографике характерна именно для России с её литературоцентристской культурой.
Интерес некоторых дизайнеров к акцидентным шрифтам разумнее было бы направить на проектирование логотипов — в сущности, шрифтов одноразового употребления.
И наоборот: «текстовой шрифт» может со временем стать акцидентным, узкоупотребимым. Не помышляя о введении нового термина, замечу, что шрифты бывают в некотором роде «полуакцидентными» или «полутекстовыми».
Когда я думаю о судьбе очередной шрифтовой новинки, на ум почему-то приходят строчки А. Вознесенского: «Было нечего надеть, стало — некуда носить».