21 день - [20]

Вчера производила осмотр их санитарная группа, которая доложила, что вонючая мазь высохла и теперь ничем не пахнет; и вот сегодня на работу явился инженерно-строительный отряд. Появление тетушки Юли прервало их занятие, и возглавляющий группу мощный шершень задал вопрос:

— Это она была?

— Она самая, мой генерал! — жужжит один из бойцов. — Ужалить ее?

— Откуда тебе знать, ведь тебя в ту пору и на свете не было!

— Все равно! Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Ужалю ее!

Генерал делает знак двум своим адъютантам.

— Ведите этого оболтуса к царице! Боец существует не для того, чтобы жалить, а чтобы и других не допускать до этого!

— Трусы, трусы вы все! — вне себя кричит юный вояка, но адъютанты успевают его схватить.

— За такие слова он не достоин даже предстать перед Ее Величеством! Разделаться с ним!

Один из адъютантов до отказа вонзает в отчаянно отбивающегося бунтовщика свое жало, и тот безвольно сникает.

— Я умираю за родину! — с последним вздохом произносит он.

— Вот именно! — кивает генерал. — Ты умираешь ради того, чтобы родина уцелела. Такие безмозглые вояки вечно причиняют ей вред и губят ее. Отдайте его рабочим, пусть разберут на части и найдут ему какое-нибудь применение. Друзья мои! — обратился он затем к своей свите. — Внимательно присмотритесь к этому человеку, потому что, кажется, из-за него в прошлый раз и произошло несчастье. Ни при каких обстоятельствах, ни в коем случае этого человека трогать нельзя.

Тетушка Юли задумчиво смотрит на притихших ос. В хижине царят мир и спокойствие и стойкий запах воска и меда.

«Наверное, это не те осы, — думает тетушка Юли. — Вишь, какие они тихие, спокойные. Да и то правда, места здесь хватает, неужто одному осиному гнезду не поместиться?..» Старуха берет нужные инструменты и осторожно выходит из хижины.

Осиный генерал с довольным видом кивает:

— Можно приступать к строительству гнезда!

Шарик какое-то время был поглощен костью, хотя и чувствовал, что надо бы последовать за хозяйкой. Конечно, не потому, что старуха нуждалась в заступничестве: похитить ее вряд ли нашлись бы охотники, да и нападения хорька тоже не следует опасаться. Зато на пути к огороду расположен сарай, где непременно нужно рассказать о схватке: это — его долг перед Катой, перед всем сараем. Не то чтобы Шарику хотелось похвалиться, но ведь события и в самом деле обернулись лестным для него образом.

Конечно, с косточкой расставаться не обязательно — даже нельзя: во двор может забрести Жучка, дама весьма пронырливая и к частной собственности уважения не питающая… Так что и до потасовки недалеко: дружба дружбой, а кость костью, — и любовные перспективы Шарика, и без того весьма слабые, могли бы пошатнуться окончательно.

Сарай к этому времени едва успел стряхнуть с себя сонную истому, хотя ночные тени посветлели и приобрели сероватый оттенок, а перед этим на соседнем дворе слышались какие-то крики и взволнованные разговоры людей. Впрочем, весь этот шум продолжался недолго.

Ката перевернула яйца, соблюдая при этом такую осторожность, что почти и не нарушила хрупкой тишины. После этого наседка решила подчиниться зову пустого желудка, но в этот момент скрипнула балка над дверью — не предостерегая против опасности, а просто желая привлечь внимание.

На пороге появился Шарик.

В зубах наподобие губной гармошки он держал кость, а широкие круги, выписываемые хвостом, свидетельствовали об испытываемых им радостных чувствах.

— Что случилось? — тихонько кудахтнула Ката.

Шарик положил кость на пол, хотя в разговоре она ему не помеха, здесь главное — чтобы хвост работал выразительно.

— Мы с ним расправились! — оживленно виляет хвостом пес. — Я его схватил, а моя приятельница прикончила.

— Ты хоть объясни нам, с кем вы расправились! — Глаза Каты взволнованно горят.

— С хорьком, с кем же еще! Пожалуй, это был самый крупный хорек, какого я в жизни видел, и думаю, что он — последний в нашей округе…

Сарай, застыв в оцепенении, выслушал поразительную новость. Затем телега стукнула колесом раз-другой, словно, изнывая от любопытства, ждала продолжения истории; воробьиная чета от волнения едва не вывалилась из гнезда, а Ката распустила, расправила перья, точно уверовав, что опасность миновала.

— Говорили же вам, что есть здесь еще хорьки. — Это замечание принадлежало, конечно, граблям.

— Это был последний! — решительно пристукнула колесом телега.

— Последний или там не последний, а грабли верно сказали! — присвистнула коса.

— А вот и не верно! — шевельнулся пиджак; влага окончательно испарилась из него, и теперь он чувствовал себя на гвозде вполне уверенно. — Если грабли хотели выразиться точно, то так и следовало сказать: не есть, а был хорек.

— Теперь это уже не важно: был да сплыл! — кудахтнула Ката. — А наш пес — молодец, настоящий герой, он поймал хорька, и с меня этого вполне достаточно. На душе у меня спокойно, а сейчас мне это в особенности необходимо, потому что…

— Вылупляются? — перебила ее воробьиха.

— Вот-вот проклюнутся, — кивнула Ката. — Но до тех пор, по-моему, еще раз взойдет солнце… Скорее всего это произойдет завтра, но точно я не знаю. Чувствую, как они шевелятся, и их много…