2084: Конец света - [19]

которые возвращались с места духовного уединения на Абирате, священной горе, где Аби, еще будучи ребенком, любил уединяться и где его посетили первые видения.

Среди них был и Наз, государственный служащий, не старше Ати, но в отличной форме; смуглый от загара, он возвращался с раскопок одного пока еще секретного археологического памятника, призванного однажды стать знаменитым объектом паломничества. Оставалось только подшлифовать его историю: Назу было поручено собрать различные исходные данные, которые позволили бы теоретикам министерства Архивов, Священных книг и Сокровенных изысканий доработать ее, подробно изложить и согласовать с общей историей Абистана. Случай был и впрямь удивительным: обнаружили прекрасно сохранившуюся древнюю деревню. Как ей удалось не сгинуть в Великой священной войне и избежать вызванных ею разрушений? Почему ее не обнаружили раньше? Немыслимое дело, но получается, что Аппарат допустил ошибку, даже еще хуже – что Аппарат вообще способен на ошибку, а это значит, что на священной земле Гкабула есть места и люди, избежавшие благодати и юрисдикции Йолаха. Еще одну загадку представляло отсутствие скелетов на улицах и в домах. От чего умерли жители этой деревни, кто забрал тела, куда их дели – на все эти вопросы Наз должен был найти ответ. Однажды вечером, во время беседы вокруг костра, он проговорился, что среди служащих министерства ходили слухи, будто некий Диа, великий Достойный Справедливого Братства и шеф могущественного департамента Расследования чудес, положил глаз на эту деревню, с тем чтобы использовать ее для сочинения собственной легенды и завладеть будущим объектом паломничества первой величины на правах частной собственности. Наз взялся выполнять задание с воодушевлением и растущим страхом, так как хорошо понимал, что оказался на поле крупных ставок и бесконечно сложного соперничества между разными кланами Справедливого Братства. А однажды, совершенно забыв о всяких мерах предосторожности, он разоткровенничался и заявил Ати, что при раскопках были обнаружены предметы, способные произвести коренной переворот символических основ Абистана.

Во время того разговора Ати особенно заинтересовал взгляд Наза: это был взгляд человека, который, как и сам Ати, сделал волнующее открытие: религия может основываться на противоположности истине и в силу этого стать ярым охранителем изначальной лжи.

Книга вторая,

в которой Ати возвращается в свой квартал в Кодсабаде, к своим друзьям и работе, и замечает, как повседневная рутина быстро вытесняет воспоминания о санатории, тамошних страданиях и печальных мыслях, заполнивших его больной разум. Но что сделано, то сделано, вещи не исчезают, когда от них удаляешься, за внешней видимостью кроется невидимое со своими тайнами и смутными угрозами. И есть судьба, которая все ставит на свои места, подобно архитектору, искусно и последовательно завершающему свое творение.

Ати изрядно окреп после необычайного путешествия. Если и оставались последствия болезни, они не бросались в глаза: восковая бледность на лице, впалые щеки, кое-где морщинки, незначительный некроз, хруст суставов, неприятный хрип в горле – ничего опасного; он был ничем не хуже окружающего невзрачного народа. Соседи и друзья оказали ему теплый прием и дружной гурьбой сопровождали во всех хлопотах. Возвращение в гражданскую жизнь – беготня, ожидание, подача и получение документов, всякие вопросы, решение которых нужно урегулировать; тут иногда можно и растеряться. Но наконец все нити вновь сплелись, Ати был у себя дома, жизнь вернулась в обычное русло. Кроме того, он фактически даже выиграл от последних перемен: раньше он был внештатным работником в каком-то ненадежном муниципальном управлении, а теперь оказался в мэрии, на серьезной должности в бюро патентов, где торговцам выдавали важные документы; ему было поручено под руководством начальника делать с бумаг копии и архивировать их. Уровень новой должности давал право и обязанность носить зеленую с белой полоской нарукавную повязку младших членов городского муниципалитета, а во время молитв в мокбе Ати полагалось место в восьмом ряду. Раньше он жил в сырой комнате, пахнущей крысами и клопами, в подвальном помещении, что и стало причиной туберкулеза, а теперь ему предоставили маленькую симпатичную однокомнатную квартирку на солнечной террасе ветхого, но еще крепкого дома. В давние времена, когда в трубах еще текла вода, приводя в восторг живущие здесь семьи, тут было помещение для стирки, открытое всем ветрам и голубям, куда женщины поднимались стирать белье, а пока оно сохло на солнце, обменивались шутками, наблюдая за мужским обществом, праздно шатающимся внизу здания в уличной пыли; тут царил настоящий бардак, замеченный в конце концов гражданским комитетом, после чего злосчастное место взяли приступом и реквизировали указом Бальи – судьи; затем с помещения сняли порчу и передали одному честному школьному учителю, который в свободное время кое-что починил, законопатил щели и сделал здесь уютное гнездышко. Недавно учитель умер, не оставив после себя ни семьи, ни воспоминаний, только неразборчивые рукописи и впечатление стертого из памяти человека. Солидарность среди верующих была делом обязательным и на ежемесячной аттестации отмечалась особо, но немалое значение приобретали недуги и восхищение их преодолением. Ати в своем квартале стал героем: победа над страшным туберкулезом и возвращение живым из такого далека считались подвигом, достойным верующего, которого осенил милостью сам Йолах, так что знаки внимания ему оказывали без вопросов. Ати поведал самое малое о своей жизни в санатории, климате и путешествии, но и этого хватило, чтобы коллеги и соседи цепенели, слушая его рассказы. Для людей, которые никогда не выходили за рамки собственных страхов, чужие края равнозначны пропасти. Позже, много позже Ати узнает, что чудесное продвижение по социальной лестнице было вызвано совсем не сочувствием людей, не его подвигами и даже не милостью Йолаха, а всего лишь рекомендацией одного служащего Аппарата, отправленной на имя всемогущего министерства Нравственного здоровья.