2012 - [10]

Однажды он спустился в подвал, чтобы в одиночестве приобщиться к тайне трехлетнего бочонка, а заодно и отпраздновать завершение седьмого романа. С осторожностью манипулируя медным краником, он уронил янтарную каплю в ладонь, растер ее, обнюхал и с наслаждением слизнул. Затем сцедил в протертый до воздушной прозрачности стаканчик правильную дозу, погрел ее в руке и опрокинул ее в рот.

Почему-то потемнело и поплыло в глазах, он взмахнул рукой, цепляясь за воздух…

Глава 7

…И оказался стоящим в склепе с фляжкой в руке над раскрытым гробом. Он отшатнулся было под напором реальности, но ее ветер быстро выдувал остатки наваждения, которое таяло, как дым, за его спиной и через несколько мгновений он уже почти ничего не помнил.

Снадобье отнюдь не вызвало негативных физиологических последствий, скорее, наоборот, он чувствовал себя взбодрившимся, как после чашки крепкого кофе, а пережитый фантастический опыт, утратив предметность, плавно вписался в структуру бытия, как увиденный сон и не более того. И, уложив в широкий карман куртки заботливо запечатанную фляжку, он спокойно взял из гроба книгу мертвеца, возобновляя прерванные исследования.

На очень краткий миг структура реальности вновь стала зыбкой, смешавшись с образами сна, когда он увидел на обложке красную букву “А” в круге, но в следующее мгновение символ врос в плоть бытия, становясь просто рисунком на коричневой коже. Он мельком пролистал страницы, исписанные готическими буквами, и положил книгу в свободный карман, ее следовало рассмотреть при более ярком свете, а изъятие ценностей следовало продолжить.

Бестрепетной рукой он снял перстень, легко соскользнувший с иссохшего пальца мумии и легко скользнувший на средний палец его правой руки - мертвая голова оскалилась серебряными зубами, он ухмыльнулся в ответ, мгновенно испытав иссушающее веселие сердца, как перед зрачком автомата.

Не слишком церемонясь, но и без хамской спешки, он расстегнул пряжку и, приподняв тело, вытащил из-под него широкий ремень с тяжелой кобурой и кинжалом в черных ножнах, а затем надел на себя - это был честный трофей, оружие с того света, взятое в сражении со страхом и сомнением, экипировка для похода в Валгаллу.

Он тщательно укрыл мертвеца плащом, опустил крышку гроба и шагнул к пролому в стене - без тени сомнения он знал, что старик, лежащий в дубовой колоде, может и будет ждать.

Присев перед проломом, он ощутил мимолетное и странное чувство зависания в пространстве, с пальцами ног, прижатыми ко лбу, но оно тут же прошло, и он повис на веревке, подтягиваясь к уходящему свету дня.

День ушел не слишком далеко, солнце янтарным пауком запуталось в хвое сосен, но еще не скатилось за горизонт, длинная тень двигалась впереди и вошла внутрь прежде, чем он переступил порог замка.

Не желая включать чудовищную Данилову люстру, он засветил канделябр и, выложив на стол добычу, сел рядом в кресле с бокалом коньяку в руке, опыт истекающего дня требовал углубленного размышления.

С чем он столкнулся? Что проникло в его жизнь или во что проникла его жизнь, нисходя в своем течении из ниоткуда в никуда? Он вынул клинок из ножен, как бы извлекая тайну, в надежде прочесть на лезвии руны судьбы. И руны были, но прочесть он их не смог. Зато значение серебряных символов на черной рукояти было очевидным, череп и кости - Смерть, сдвоенные молнии - Сила, знак бога Тора и орденский герб СС. Слегка изогнутое лезвие имело одностороннюю заточку, но рукоять была симметричной, с двойной, кинжальной гардой. Он вдвинул в ножны нож, а кобуру придвинул - клинок тревожил, был слишком хищным, чтобы держать его открытым - и с легким треском приоткрылась кобура. Он потянул за рубчатую рукоять и, вынув парабеллум, застыл с открытым ртом. В этой штуке была мощь. В ней было совершенство. В ней была мрачная, угрожающая красота. Никто не создал ничего лучшего с тех пор, как человек научился использовать порох для убийства.

Что-то подтолкнуло его сдвинуть предохранитель. Не желая проверять состояние оружия, как бы играя с ослабленным вариантом русской рулетки, он направил ствол в пасть камина и нажал курок. Грохнул выстрел, в камине взвилось облачко пепла - оружие оказалось вечным, из него можно было стрелять в ангелов Апокалипсиса. Тем не менее, разрядив и разобрав, он промыл его в коньяке, смазал механизм и, заменив патрон из магазина в кобуре, вновь привел в боевое состояние - просто для собственного удовольствия. А затем, не пряча в кобуру, чтобы не снизить удовольствие от его присутствия, он положил пистолет на стол и взял в руки книгу.

На первой странице была изображена собака, причем так, как ее изображают в учебниках - каждая часть тела выделена и помечена особым значком. Не будучи знатоком немецкого языка, он все же был филологом-германистом и надеялся разобрать общий смысл текста. Но, вопреки ожиданиям, текст оказался написанным по-латински, острыми готическими буквами. С трудом продравшись сквозь несколько страниц полузабытой латыни, он, наконец, с удивлением понял, что речь идет о виноделии. Сомнений быть не могло, слова “виноград”, “вино”, “виноградная гроздь”, “виноградник”, “виноградная давильня” повторялись множество раз в сочетании со словами “месяц”, “луна”, “почва”, “кувшин”, “навоз”, “возделывать”, “серп” и другими сельскохозяйственными терминами.