2010 A.D. Роман-газета - [43]

Начинала обычно училка. Ее темой были дети гастарбайтеров и приезжих из Средней Азии. «Ужас! — говорила она. — Скоро эти люди вытеснят нас из собственного города! Они приехали сюда, не зная нашего языка и не собираясь уважать наши традиции. В городе работают специальные курсы для учителей, у которых в классе больше половины таких детей. Но с проблемой невозможно справиться никакими курсами. Брюнетистые азиатские россияне не желают учить язык и не ощущают себя русскими. Ну что ты будешь делать, а?»

Я доедал салат, говорил учительнице сочувственные слова, и, как правило, после этого слово брала вторая соседка. Эта говорила в основном о своих, прибалтийских проблемах. «Ужас! — говорила она. — Прибалты постоянно кричат, что мы, русские, вытесняем их из собственных стран. Упрекают нас, что мы приехали к ним, не зная их языка и не собираясь уважать их традиции. Выносить это больше невозможно. В своей нелюбви к нам они даже создают специальные учебные программы, рассчитанные на учителей, у которых в классе есть русскоязычные дети, представляете? Да только нас не побороть никакими программами! Русские жители Прибалтики все равно не собираются учить их язык и никогда не смирятся с тем, что из них пытаются сделать прибалтов!»

Дамы спрашивали, что я по этому поводу думаю. Мне было неловко признаваться, что, если честно, я вообще не думал над тем, что они говорили. Доев, мы с женой каждый раз извинялись и уходили курить свои сигареты. А дамы оставались поболтать еще. Даже с палубы мне были слышны их возмущенные голоса. Но я старался особенно не прислушиваться. Окружающая северная природа была так прекрасна, что отвлекаться от нее совсем не хотелось.

Я все еще сидел в студии и обливался потом. Мне хотелось, чтобы запись поскорее кончилась и я смог наконец выйти на улицу. Здесь, в закрытом помещении, мне опять начинало казаться, будто снаружи должен идти снег, хотя я отлично помнил, что никакого снега там нет и на самом деле, выйдя из телецентра, я увижу всего лишь противную солнечную московскую осень.

— Охо-хо, — вздохнул я про себя.

Глава десятая Вечер того же дня. Где-то в Москве

В наушниках играет Федор Чистяков:

Нелегкие дни настали:

каменные оковы.

Да, мы все тут по делу,

да только вот по какому?

В какое же светлое завтра

готов ты еще рвануться,

блуждающий биоробот?

1

Далеко-далеко на юге лежат теплые острова. Там, на песчаных пляжах, негры практикуют культ вуду и в году триста шестьдесят четыре солнечных дня, так что солнце успевает до дна прогреть неглубокие лагунки. Тепла в тех краях так много, что не жалко поделиться с соседями, и именно там начинается теплое течение Гольфстрим. Горячая вода и влажный воздух потихоньку стекают к северу. Океанское течение пересекает Атлантику… И вот там начинается совсем другая жизнь. В этих краях совсем нет солнца, а вода — не голубая, а серая. Чем дальше во фьорды забирается течение, тем меньше в нем остается тепла. Добравшись до самого конца Балтики, Гольфстрим совсем остывает, отдает серому миру последние карибские градусы, и стужа выжимает из воздуха остатки влаги, поэтому в тех краях всегда идет дождь. Будто Гольфстрим плачет, что так и не смог сделать север хотя бы капельку более теплым, хотя бы немного менее хмурым.

Ровно в этом месте и лежит мой город. Дождь в Петербурге идет всегда, а работы для такого парня, как я, в Петербурге просто нет. Поэтому, прежде чем уехать оттуда, я все сидел у себя на кухне, курил сигареты и смотрел в окно. Любоваться там было нечем. Круглый год осень, и хотя в этом году осень довольно теплая, но даже самая рекордная жара у нас — все равно холоднее, чем зима где-нибудь в Бразилии, а наша собственная зима длится восемь месяцев в году, и пусть летом у нас девушки на улице ходят с загорелыми голыми ногами — не успеют они и глазом моргнуть, как на ноги придется натянуть чулочки, а сверху еще и джинсы, а если зима выдастся совсем уж серьезной, то, может быть, даже и валенки.

Последние недели я поздно просыпался, долго сидел на кухне и курил свои сигареты, а потом все равно закрывал за собой дверь и шел прогуляться. Хоть куда-нибудь. Потому что сидеть дома становилось просто невыносимо. Вечером я приходил обратно, снова садился к окну и думал о том, почему я родился в своей странной стране. Почему, скажем, не в Бразилии? Она похожа на Россию: тоже огромна, тоже была империей и сегодня тоже живет за счет торговли природными ресурсами. Но там хоть тепло и людям интересен мир, в котором они живут. А в России зима восемь месяцев в году. И людям не интересно вообще ничего.

Сидя на петербургской кухне, трудно было даже поверить в существование Бразилии, где всегда тепло и на улицах звучит самба. Хотя, с другой стороны, почему не поверить? Ведь именно оттуда Гольфстрим приносит в мой город свои дождевые облака.

2

Очередной бездарно прожитый в Москве день заканчивался, и я шел на премьерный показ фильма, название которого не помнил… вернее, не знал… может быть, у него вообще не было названия. В любом случае премьера обещала быть громкой. А кроме того, других планов на вечер и не было.