20000 миль под парусами - [12]

Теперь давно уже пружинные часы заменили неуклюжие песочницы, но традиционный колокол все еще продолжает висеть на обычном месте, и один из вахтенных матросов каждые полчаса «отбивает склянки».

На баке (носовая часть) висит другой большой колокол, и другой матрос — «вперед смотрящий», — обязанный зорко следить за горизонтом и немедленно докладывать вахтенному начальнику обо всем, что он увидит, «репетирует» каждую склянку в большой колокол. Ночью, перед тем как отрепетировать склянки, он обязан оглядеть, хорошо ли горят отличительные огни корабля, и, отбив склянки, громко кричит: «Огни горят ясно!»

Таким образом, каждый член экипажа всегда знает, который час, а вахтенный начальник знает, что вперед смотрящий не дремлет.

Если вы заглянете в вахтенный журнал корабля, то увидите в нем запись всех событий по двадцатичетырехчасовому исчислению, но если вы спросите вахтенного матроса, который час, то он вам ответит: «Шестая склянка на исходе», или: «Третья склянка в начале», или: «Сейчас семь склянок должны пробить».

За четверть часа до восьми склянок рассыльный будит очередную подвахту криком: «такая-то вахта, на вахту!»

С последним ударом восьмой склянки обе вахты выстраиваются на палубе, и новый вахтенный начальник, вместе со сменяющимся, проверяет людей по списку. Если есть полуаврал, который не под, силу выполнить одной вахте, он быстро выполняется сменяющимися и и сменяющими, после чего раздается команда: «Рулевых и вперед смотрящего сменить, подвахтенные вниз!» И новая вахта вступает в свои обязанности.

Работа на корабле начинается рано, с четырех часов утра. Прежде всего надо затопить камбуз (кухню), налить пресной воды в кипятильники для утреннего чая и в дежурную расходную цистерну, приготовить на целый день топливо для камбуза и приготовить брандспойт для утренней мойки палубы. С рассветом начинается мытье палубы и утренняя уборка корабля, которые обычно должны быль закончены к подъему флага, к восьми часам утра.

Разумеется, если обстоятельства плавания заставляют во время вахты ставить, убирать или делать какие-нибудь другие маневры с парусами, то другая работа на это время откладывается.

Вахту, которая должна вступить в восемь часов утра, будят за три четверти часа, для того чтобы она успела позавтракать. Восемь часов утра — торжественный момент на корабле: наверх выходит капитан. Он принимает рапорты от вахтенного начальника, старшего преподавателя и врача. В восемь часов торжественно подымается кормовой флаг.

С восьми до двенадцати часов дня, если позволяет погода, чинят паруса, снасти, скоблят, красят, чистят. В половине двенадцатого обе подвахты обедают. Вахта же, стоявшая до полудня, обедает после смены. Перед полуднем назначенные на штурманскую практику ученики выходят на ют с секстанами и по меридиональной высоте солнца определяют широту места. Кроме того, широта и долгота места судна определяются по способу Сомнера: утром и вечером по солнцу, а ночью по звездам. От полудня до двух часов в жарком климате назначается отдых, нарушаемый только работами по управлению судном. При обыкновенных условиях от двенадцати до четырех часов продолжаются судовые работы, от четырех до шести — идет вечерняя уборка корабля: относят на место инструменты, краски, кисти, закрывают чехлами шлюпки, компасы, заправляют и приготовляют к ночи все лампы, фонари, подметают палубы.

>Парусное ученье

С заходом солнца спускается флаг и «открываются» огни.

Парусное судно несет снаружи два отличительных огня: красный с левого и зеленый с правого борта. Фонари для этих огней устроены так, чтобы они были видны только спереди и с боков корабля. Пароходы, вдобавок к отличительным, подымают еще на двух мачтах белые огни. По ним ночью встречные суда распознают друг друга и определяют, куда держать направление, чтобы не столкнуться. Неисправность отличительных огней и невнимательность вперед смотрящих ведет к столкновениям и к гибели судов и людей.

Некоторые капитаны позволяют себе преступную экономию — не зажигать в открытом море отличительных огней. Особенно страдают этим итальянские и греческие парусники.

Я помню такой случай из дней моей молодости. Я служил тогда на австро-венгерском фрегате «Армида». Мы шли с острова Явы в Европу и, не доходя Мадеры, куда теперь направлялся «Товарищ», потеряли норд-остовый пассат. Была теплая ночь, мертвый штиль, полная луна. Корабль чуть-чуть покачивался на груди сонно дышавшего океана. Вахтенный помощник присел на кормовые кнехты и, вероятно, задремал. Задремал и вперед смотрящий, сидя на брашпиле. Задремал, должно быть, от нечего делать и рулевой. Мы, вахтенное отделение матросов, собрались в кучу на грот-люке. Кто лежал, кто сидел, поджав по-турецки ноги,— рассказывали сказки. Как теперь помню, один далматинец уверял, что если на корабль надвигается смерч, то надо моментально выцарапать матросским ножом на мачте Соломовову звезду и в центр ее воткнуть нож. Тогда смерч, не дойдя до корабля, непременно рассыплется, и все обойдется благополучно… Вдруг неистовый крик рулевого поднял нас всех на ноги. Большой парусный барк, с бессильно повисшими, как и у нас, парусами, покачивался борт о борт с нами в расстоянии нескольких метров… Оба корабля медленно подносило друг к другу… На чужом корабле, должно быть, тоже все спали, и, вдобавок ко всему, у него не горели отличительные огни. Началась страшная суматоха, раздалась команда, крик и брань на итальянском языке. Сосед оказался итальянцем. Но и на триестинской «Армиде» экипаж из далматинцев и хорватов знал итальянский язык не хуже итальянцев. Больше всего досталось бедной Мадонне,— как только ни честили ее! Чтобы не поломать рею и не порвать парусов и снастей, реи успели на обоих судах побрасопить. По бортам выстроились люди с шестами и топорами, чтобы отталкиваться и обрубать то, что зацепится. Крик стоял невообразимый. В это время капитан закричал мне: «Митро, возьми фонарь, прочти, что у этого негодяя написано на корме, как его зовут и какого он порта? Надо будет донести, что он плавает без огней». Но не успел я выставить за борт фонарь, как какой-то итальянец так хватил меня шестом по рукаве, что чуть не перешиб ее, и фонарь мой полетел в воду. В это время мы начали уже расходиться. Имя корабля так и осталось тайной. Только штиль спас оба судна от более серьезных и, может быть, роковых последствий…