200 километров до суда... Четыре повести - [12]

— Етти, — поздоровалась Таюнэ, проходя мимо дома Айвана.

— А, Таюнэ! А ну подожди, — сказал он ей тоже по-чукотски и, отложив в сторону полоз, направился к ней.

Айван был мужчина лет тридцати, широколицый, широкоскулый, немного коротконогий, немного длиннорукий, немного медлительный. Он и сейчас подходил к ней не спеша, застегивая пуговицы распахнутой меховой куртки, на которой алел орден Трудового Красного Знамени. Орден Айван получил в прошлом году и носил его всегда на верхней одежде, перевинчивая в зависимости от времени года то на куртку, то на телогрейку, то на зимнюю кухлянку.

— Ты когда вернулась, что я не знал? — спросил он.

— Сегодня вернулась, — ответила Таюнэ, перекладывая тяжелый мешок с левого на правое плечо. — Я в правление зашла, тебя не было, а я утром опять на участок еду.

— Зачем опять на участок? — удивился Айван. — Ты на моржа хотела сходить. На банке Ветров зверобоев мало, а морж хорошо идет. Тебе туда ехать надо.

— Нельзя, — ответила Таюнэ и снова перекинула мешок на другое плечо. — Зима идет, мне избушку чинить надо, крыша плохо держит. Уголь возить надо, капканы готовить. Может, ты за меня сделаешь?

— Гм-м… — сказал Айван и, взявшись рукой за подбородок, задумался.

Дети его, мальчик и девочка, были здесь же. Прилипнув к ногам отца, они молча слушали разговор взрослых.

— Ладно, — наконец решил Айван. — Оставайся на участке. В этом году план на пушнину большой, хорошо бы много песцов взять.

Таюнэ улыбнулась. И вдруг, постучав себя согнутым пальцем по голове, сказала по-русски:

— Айван хорошо шарики голова работает! Айван башка светлый.

Из сеней выглянула старуха Гиуне, мать Айвана, позвала его. Дети мигом отлипли от отца и быстро побежали к ней.

— Тасвитаня, Таюнэ ходила лотка, — сказала она снова по-русски, кивнув Айвану. — Ты ходи… твоя бога душа мама, — мирно посоветовала она, старательно выговаривая те самые слова, которые говорил геолог, вспоминая свою маму.

От этих слов Айван дернулся, а брови его подскочили вверх.

— Ты где такие слова слышала? — строго спросил он ее по-чукотски.

— Один человек русский говорил, — улыбаясь, сообщила Таюнэ. — Хороший человек, умный.

— Дурак он! — сердито ответил Айван и приказал: — Чтоб больше этого не говорила! За такие слова губы тебе бить надо.

Но Таюнэ не поверила ему. Продолжая хитровато улыбаться, она сказала:

— Ты, Айван, сам мало слов русских знаешь. Ты в школу ходи, букварь учи, тогда все узнаешь.

Она поправила мешок на плечах и легко зашагала к берегу, оставив Айвана в полной растерянности.

Поздно вечером Таюнэ постучала в школьное окно, одиноко светившее в черноту улицы.

Учительница Оля, увидев Таюнэ, обрадовалась, потащила ее в свою тесную комнатушку, поправила сморщенное на кровати одеяло, убрала с него книжки и газеты и, так как единственная табуретка была завалена тетрадками, усадила Таюнэ на кровать.

— Таюнэ говорить хочет, — сказала Таюнэ и не в первый раз с интересом оглядела стены комнатушки, густо оклеенные яркими вырезками из «Огонька» и разными картинками.

— Ну, говори, говори, пожалуйста, — нежно ответила Оля, забираясь с ногами на ту же кровать.

Оля была молоденькая девушка, с большими серыми и добрыми глазами и тихим, душевным голосом, тем голосом, который сразу располагает к откровению.

— Таюнэ вопроса нада делать, — отчего-то вздохнув, сказала Таюнэ. — Ты сказка «Руслана» знала?

— Ну конечно, — ответила Оля. И, не торопясь, стала объяснять: — Только она не «Руслана» называется, а «Руслан и Людмила». Был такой храбрый князь Руслан, он любил красивую девушку Людмилу, а злой колдун Черномор похитил Людмилу и унес в свой замок. Потом Руслан победил в бою Черномора и освободил Людмилу.

Таюнэ слушала и темнела лицом.

— Зачем тогда Таюнэ — Руслана? — обиженно спросила она. — Зачем Руслана паспорт писать? Руслана — мушчин, Таюнэ — нет. Зачем так начальника милиция делать?

— Ах, вот в чем дело, — поняла Оля. — Но у нас в институте тоже была девушка Руслана. Это имя может быть и мужским, и женским. Ты не переживай, очень красивое имя.

Таюнэ потупилась. Потом, вздохнув, сказала:

— Пускай будет. — И вдруг резко повернулась к Оле, быстро спросила: — Так хорошо один русский человека слова говорил: «Ты ходи… твоя бога душа мама?»

С Олей произошло примерно то же, что и с председателем Айваном. Она испуганно схватилась рукой за щеку, залилась краской.

— Так нельзя говорить! Стыдно. Это грязные слова! — Оля ни разу не слышала в этом глухом селе ругательств и никак не могла понять, откуда они могли прилипнуть к Таюнэ.

Таюнэ молчала, растерянно глядя на Олю.

— Просто безобразие, — возмутилась Оля и, вспомнив, что единственный русский мужчина в селе — киномеханик Андрей, продолжала: — Это, конечно, киномеханик! Я вот с ним поговорю! Но ты никогда не повторяй таких слов. Забудь их и…

Не дослушав ее, Таюнэ вскочила и выбежала из комнаты.

— Подожди, так же нельзя!.. — поспешила за ней Оля.

Когда она выбежала на крыльцо, Таюнэ уже была далеко от школы.

На рассвете в домик Таюнэ постучался Айван. Таюнэ уже не спала — собиралась в дорогу.

— Забыл предупредить тебя, — по-чукотски сказал Айван, заходя на кухню. — Вчера со мной один человек из райцентра по рации говорил, сказал: из лагеря большой бандит удрал. Может, он в нашу тундру пошел, может, не в нашу, но смотреть надо. Я сегодня людей по всем бригадам пошлю, чтоб предупредили.