20 лет дипломатической борьбы - [52]

В то самое утро, 12 апреля 1934 года, Барту, все еще не оборачиваясь и не дожидаясь, пока его «фигаро» закончит операцию «мыльная пена», с явной тревогой в голосе задает вопрос:

– Скажите-ка мне, Леже, что сделал бы Бриан, если бы он был на моем месте?

Сегодня Барту, занимающий в течение шести недель пост министра иностранных дел, должен принять самое серьезное решение, подобного которому никогда ни одному из его предшественников еще не доводилось принимать.

Он должен дать ответ английскому правительству, которое рекомендовало Франции принять предложение германского правительства. Последнее – впрочем, в весьма туманных выражениях и лишь после шести месяцев ежедневных переговоров в Берлине между Андре Франсуа-Понсэ и фон Нейратом – предлагает Франции и Англии свое возвращение в Лигу Наций с целью принять участие в организации мира в Европе, но только в том случае, если Париж и Лондон согласятся признать, в довольно эластичном соглашении, за Германией право увеличить свою армию со 100 тысяч до 300 тысяч человек!

Конечно, это «великий поворот» в политике.

Мнения французов разделились:

– Ради чего делать уступки! Немцы всегда ненасытны. Если вы им даете яйцо, они требуют быка, – говорит Эррио.

Другие высказываются в пользу примирительного ответа, наподобие того, какой готовятся дать Болдуин и Макдональд, желающие прежде всего оставаться арбитрами во франко-германском конфликте, всегда существующем в скрытом состоянии.

Во французском правительстве происходит серьезный раскол.

– Я назначил небольшой комитет, в который входят маршал Петэн, Эррио и Тардье, с целью обсудить ответную ноту, которую Барту должен составить в ближайшие четыре дня, – разъясняет Думерг обеспокоенным парламентариям.

В то самое утро Барту, который по-прежнему сидит в кресле против света, видя, что Алексис Леже не отвечает, повторяет свой вопрос нетерпеливым тоном:

– Но скажите мне все же, что сделал бы Бриан в. подобном случае? Высказался бы он за политику силы или же уступил Германии, как он это уже делал столько раз?

И Луи Барту, который очень бодро выглядит в свои семьдесят два года, одетый в безупречно сидящий традиционный сюртук из твида стального цвета, с пронизывающим взглядом черных глаз из-под маленького профессорского пенсне, усаживается теперь за своим элегантным бюро, совершенно загроможденным редкими изданиями. Затем, положив локти на бювар и прикрыв ладонью глаза, он размышляет вслух:

– Посмотрим, не будет ли разумнее подождать, пока Германия не сделает еще более явно разоблачающего ее шага. Разве наш отказ сегодня не облегчит игру Гитлеру, который обратится к своему народу и скажет ему: «Вы видите, мы искренне хотим вести переговоры, но именно Франция не хочет этого. Мы люди добросовестные и не выходим за рамки права. А Франция становится на путь произвола!»

* * *

Час спустя Андре Франсуа-Понсэ входит в кабинет министра на Кэ д’Орсэ.

– Поверьте мне, соглашение, пусть даже несущественное, предпочтительнее отсутствия всякого соглашения. Здравый смысл диктует, что нужно решиться на наименьшее зло, чтобы избежать наихудшего, – говорит он Барту.

– Вы окончательно убедили меня, – отвечает Барту. Но, подняв палец вверх, он добавляет: – Все это надо сказать там, наверху, ибо именно его нужно убедить в этом.

Наверху находится салон, который глава правительства, Думерг, превратил в свой рабочий кабинет.

* * *

Спустя четыре дня, утром 16 апреля, Барту говорит Леже:

– Мое решение принято, садитесь-ка сюда; мы сейчас напишем ноту в примирительном духе.

В полдень на Кэ д’Орсэ большой завтрак. Среди приглашенных находится и председатель комиссии по иностранным делам сената Анри Беранже. Барту объясняет ему позицию, которую он собирается занять. Беранже поздравляет его с этим решением.

Но во второй половине дня Думерг беседует с Барту. И в тот момент, когда Барту готовится вынуть из кармана своего сюртука текст, подготовленный вместе с Леже, в котором он высказывается, подобно англичанам, в пользу подписания соглашения, и прочитать его Думергу, последний останавливает его.

– Нет, друг мой, – говорит он, доставая, в свою очередь, из кармана черного пиджака бумагу и протягивая ее Барту, – оставьте своей проект и посмотрите вот этот, он лучше. Он составлен мною и двумя государственными министрами. Именно этот текст мы предложим сейчас на заседании Совета министров, то есть, точнее говоря, вы должны его предложить.

* * *

– От вас, господин министр иностранных дел, ускользает истинное положение вещей, – горячится на заседании совета министров Андре Тардье, – и я вам советую не настаивать на своем. Гитлера хватит ненадолго, его судьба предрешена, какое-либо соглашение с ним укрепило бы его положение! А если разразится война, то не пройдет и недели, как он будет свергнут и заменен кронпринцем.

– Наша страна хорошо знает, что вскоре вновь начнется гонка вооружений, – заявляет еще более решительно начальник генерального штаба, – но руководители страны убеждены, что в этой гонке мы сохраним огромное превосходство. Посмотрим еще, сколько времени потребуется Германии, чтобы наверстать в своих расходах на армию сумму в двадцать миллиардов франков, вложенную нами в вооружение нашей страны.