2 миллиона километров до любви - [21]

И вот я добрался до Кашмира и предгорий Гималаев у границы Индии и Китая. Путь мой лежал наверх. Я шел горными тропами, прячась от песчаных бурь. Потом начались непрекращающиеся метели. Мне удалось добраться до высотной отметки в 5000 метров. Это была та часть Тибета, которая обращена к Индии. Здесь берет начало река Инд. Лишь недавно в эту область открыли доступ иностранцам, а в то время там было много военных и они часто проверяли документы у путешественников^[6]. Но сами по себе эти края были завораживающе прекрасны. От экзотических горных видов захватывало дух. В них преобладали неповторимые краски — в основном разные оттенки голубого, белого и коричневого.

Красота природы разбередила во мне жажду новых приключений. Мне снова вздумалось доказать себе, что я могу идти своим путем сам и не нуждаюсь ни в чьей поддержке. Оказавшись фактически на «крыше мира», я нанял Land Rover с водителем и принялся объезжать буддийские монастыри в разных уголках Гималаев. Некоторые из них лепились к скалам, как гнезда грифов.

У подножия горы Нанга Парбат (8125 метров) я взял лошадь и договорился с проводником, который согласился указать мне путь к вершине. Но когда мы забрались довольно высоко, проводник испугался и отказался идти дальше, сказав, что здесь водятся медведи и белые тигры.

Вообще-то без гида и средства передвижения нельзя было продолжать путь. И все же я упорствовал, пошел дальше пешком — абсолютно один — и поднялся на высоту около 6000 метров. Вокруг лежал снег, воздух был разреженным, ноги окоченели. Зачем я залез сюда? У меня было две задачи. Во-первых, мне хотелось найти особое место для медитации, и вдобавок я хотел испытать себя и доказать себе и всему миру, что мне никто не нужен. Гордыня никуда не делась, хотя в тот момент, честно говоря, гуру Клаус был на грани фола.

Часа два я пытался провести в медитации, но дышать было очень трудно, и ледяной ветер пробирал до внутренностей. Стало ясно, что если остаться здесь на ночь, то вполне можно замерзнуть насмерть. Холод был настолько силен, что моему сознанию не удавалось обмануть тело. Зато в этих экстремальных условиях я вдруг как будто со стороны взглянул на ту бессистемную и беспутную жизнь, которую вел три десятилетия. Да, время от времени во мне рождалась тяга к стабильности, спокойствию, безопасному существованию. Но вскоре это проходило, и почва снова уплывала из-под ног. Истина, предлагаемая индуизмом, была многоликой. Тысячи богов, священные животные, бесчисленные мудрецы и гуру… Но ведь я не нашел того, что искал. Моя душа не обрела ни подлинного покоя, ни радости, ни свободы, ни любви. Все осталось: эгоизм, страдания, погоня за призрачным, ускользающим счастьем — и опустошенность. Как я мог чему-то учить других и быть авторитетом, если сам не был удовлетворен тем, что пытался проповедовать? Кстати, такие же претензии я мог бы предъявить любому из тех учителей, с которыми встречался, изучая верования индусов!

Выходит, я — лицемер?

Несмотря на семь лет усиленных экспериментов и работы над собой, мне не удавалось уйти от невеселой реальности в другую, и подлинной жизни у меня не получалось. Да, эти годы не прошли даром, но у меня лишь разгорался аппетит к «сенсациям». Я приобрел эгоистическое желание достигать все новых духовных высот, чтобы реализовать свою гордыню и самому стать богом. Высоко в горах был удивительно чистый воздух — но в голове у меня плыл туман.

Таково было состояние моего ума, когда я посетил несколько буддийских монастырей в Гималаях. В каждом мне удалось пожить не по одному дню. Многое меня заинтересовало и восхитило, но ни в одном не захотелось остаться. Стены обителей украшали удивительные росписи: сцены из жизни Будды и картины, иллюстрирующие человеческий путь самосовершенствования. Когда я рассматривал их, было очевидно: этот путь прекрасен, но сам я от него очень далек. Я совсем запутался, погряз в теориях и заблуждениях. Монахи были гостеприимны. В те годы к ним редко наведывались паломники. Я казался им таким же «экзотическим фруктом», как и они мне. Некоторые немного говорили по-английски, так что я мог вести с ними беседы — правда, не очень глубокие. Случались моменты, когда казалось: здесь, среди последователей Будды, в окружении немых скал, мне будет легче достичь внутреннего покоя. Иногда очень полезно, рассуждал я, оказаться подальше от искушений города — красивых женщин и супермаркетов. Однако от мысли остаться в гималайском монастыре надолго я все же отказался. Меня угнетала удаленность от мира, весьма скудный рацион (его основой был сдобренный жиром чай) и нехватка витаминов. Здесь восемь месяцев в году владычествовала зима, а температура падала до минус 45 градусов по Цельсию.

Я вернулся в Калькутту, но оставаться в Индии и продолжать погружение в индуизм мне не хотелось. Поэтому я решил посетить еще один форпост буддизма — по рекомендации важного для меня человека, который таинственным образом снова вошел в мою жизнь.

Дело в том, что по возвращении в Калькутту я встретил свою бывшую жену Урсулу. Последние семь лет я периодически писал ей и иногда получал ответы. Она знала, где меня искать. Жизнь Урсулы складывалась куда спокойнее, чем моя, но она тоже пребывала в духовных поисках и присоединялась к нескольким сектам, в том числе к «Детям Бога»