1994, или 10 лет спустя - [2]

Когда Сэмуель пришел на работу, большинство сотрудников было уже в редакции. Все молча столпились вокруг телекрана, передававшего последние сводки о действиях вокруг парламента. Шел прямой репортаж, транслируемый компанией Океании с привычной для нее хорошей работой операторов. Так случилось, что оффис этой компании был как раз напротив парламента, поэтому вид был очень качественный и полностью передавал картину происходящего на месте. Парламент горел в нескольких местах, а стоящие напротив него танки посылали в него снаряд за снарядом. Операторы, для пущей достоверности включили и звук, и грохот выстрелов сотрясал воздух. Где-то на заднем плане слышался разговор на языке Океании, обсуждающий сцену. Оживленный женский голос, с легким эротичным смехом, общался за кадром с мужским, явно занятый этим куда больше, чем открывающейся картиной. Парламент пылал, и над ним чуть пониже нынешнего государственного и исторического флага Британии, висели флаг, использовавшийся во времена англсоца и еще какой-то синий с двойным красно-белым крестом.

Однако пора было приниматься за работу. Разумеется, гвоздем программы завтра будет разгром мятежников. На это надо выделить всю первую полосу, а то газету могут закрыть в связи с отсутствием патриотизма, нелояльностью к Президенту и еще много чем… Самуель грустно взглянул на торчащий над его рабочим местом приемник пневмопочты. В свое время по ней разносились указания, что следует писать и что следует исключить из уже написанного, во избежание противоречий. Потом, в начале демократизации ее было приспособили для рассылки заказов из буфета, что позволяло легко получить прямо на рабочем месте упакованный бутерброд или пластиковый пакетик с джином. Но потом цены подскочили и буфет стал никому не нужен. Да-а-а, сейчас никто не давал указаний, что надо писать. Сэмуель не считал, что это сильно облегчает жизнь, поскольку взамен все равно приходилось догадываться о том, что же следует написать, а что лучше не писать. Конечно, теперь это не грозило слишком серъезными последствиями. Газеты писались в основном для пролов, частично для среднего слоя, а и на тех, и на других власть имущим было настолько глубоко наплевать, что их не беспокоило, кто и что там читает. В конце концов, газеты могли писать что угодно, ничто не мешало на другой день поместить прямо противоположную информацию, поскольку народ не стремился запоминать, что же ему говорят. В худшем случае мог найтись какой-нибудь зануда, который откопав откуда-нибудь пачку старых

газет, начал бы пытаться показывать противоречия. Но ведь его никто бы не напечатал, так что и это было безопасно. А кроме того, даже если бы его и напечатали, никто бы этому не удивился, максимум возможной реакции было бы равнодушное пожимание плечами и констатация, что "эти газеты всегда врали…".

Но думать все равно надо было. Газета была небольшой, и поступлений от продажи тиража катастрофически не хватало на покрытие даже основных расходов. Так что, хотя никто теперь за плохой материал и не "распылит", но от отношения власть имущих, а точнее просто имущих, зависело получение рекламы. А на средства от рекламы как-никак и издавалась вся газета, давая средства к существованию всем ее сотрудникам, большинство которых было отягощено семьями с детьми. На этот день как раз была назначена встреча с одним потенциально очень выгодным рекламодателем. Один из бесчисленных новых банков высказал пожелание напечатать заказную статью, а это означало немалую сумму сразу и, возможно, новые заказы, если руководству банка понравится статья. На вторую половину дня была назначена аудиенция с председателем правления, поэтому закончив основные дела и дождавшись прояснения ситуации с парламентом, Сэмуель просмотрев материал отдал его на доводку помощнику, который должен был доправить его и поставить на первую полосу, а сам пошел на встречу.

Банк был невдалеке, поэтому Сэмуель пришел с запасом, и пройдя систему охраны благодаря заранее заказанному пропуску, оказался в приемной председателя правления. Яркая, словно с обложки океанского журнала, секретарша оценила его не слишком богатую одежду и, посмотрев на него как на пустое место, удалилась в кабинет шефа с визиткой. Через минуту она вышла и бросив: "Вам было назначено позже, подождите немного, он сейчас занят", уселась за стол и снова стала приводить в порядок свои ногти. "Стерва!" – подумалось Сэмуелю. Не то, чтобы его сильно задела необходимость подождать, как раз к этому он был готов. Но к такой красивой молодой женщине – нет, тем более, что она обратила на него внимания не более, чем на стоящую вокруг мебель. "И в самом деле, кто я для нее такой?" – продолжал он травить себя, – "Никто. Для нее тот – человек, кто может за нее заплатить." У самого Сэмуеля личная жизнь как-то не сложилась. То не было подходящей по его мнению женщины, то ему было некогда, а потом выяснилось, что не особенно он, такой нищий, и нужен кому бы то ни было. Поэтому каждый раз видя красивую женщину, которая принадлежала другому по приземленным причинам, он испытывал жгучую неприязнь к самому себе и этой женщине. "Взять бы ее за эти длинные черные волосы, поцеловать, не спрашивая, этот развратный яркий рот, содрать одежду, и…", но на этом месте фантазии Самуеля затормозились перехваченным дыханием. А девица продолжала сидеть в вызывающей позе, закинув ногу на ногу и обнажив их почти до талии, слегка покачивая бюстом, поворачиваясь в кресле из стороны в сторону, и по-прежнему не обращая никакого внимания на посетителя.