1991 год. Дневник помощника Президента СССР - [31]

Днем уехал один в Успенку и гонял на лыжах около трех часов. Именно — гонял, потому что скольжение было такое, что диву давался самому себе — как это можно в 70 лет так бегать на лыжах! Легко и в удовольствие, почти не снижая гоночной скорости.

В Крещенские морозы всего минус 3 градуса.

Вот и все мое счастье. Как только «исчезают» мои женщины, наваливается тоска и ожидание — когда опять. Точит неотступно и все сильнее чувство к Люде.

21 января

Ночью меня разбудил Бишер (зам. председателя правительства Латвии). В паническом тоне сообщил, что омоновцы атаковали здание МВД в Риге, четверо убитых, восемь раненых. Что я мог ответить? Утром я написал об этом Горбачеву. Ответа не получил. И вообще достать его было невозможно. Он весь день совещался то с Рюйтелем (чтобы в Эстонии не произошло того же, что в Вильнюсе и в Риге), то возлагал венок Ленину, то опять и опять закрывался с Пуго, Язовым, Крючковым и т. п. Вместо того чтобы выйти на трибуну и изложить свою позицию — позицию руководителя великой державы.

Российский парламент. Чрезвычайная сессия. Ельцин — с докладом о ситуации в стране, в общем «взвешенном», как теперь принято говорить, без прямых оскорблений в адрес Горбачева и без призывов его свергнуть (как это он сделал вчера на Манежной площади перед тремя тысячами людей). Впрочем, тем опаснее для М. С.

Наши попытки (Примакова, Игнатенко и мои) выйти на Горбачева и всерьез поговорить ни к чему не привели. Средства массовой информации уже выдают официальную версию: в Риге был бытовой конфликт: изнасиловали женщину-омоновку, терпение у людей лопнуло и т. п. Словом, переводят на кухонный уровень. В то время как политическое значение — в реакции мира на эту бытовку.

По радио идет передача о заседании российского парламента. Много говорят и дельного, но почти каждый кроет Горбачева и метит в самые больные места. В том числе: мол, вот Ельцин, как только произошли в Вильнюсе события, сразу поехал на место… В отличие от Горбачева, который молчит и отсиживается.

22 января

Продолжали (я, Примаков и Игнатенко) уламывать Горбачева выступить по Литве и Латвии в Верховном Совете. Вчера вечером он согласился только на то, чтобы мы к нему явились в 10 утра. Явились. Он сразу же обрушился за вчерашнее на российский парламент. Потом стал рассказывать, как он улаживал дело с Рюй-телем, а сейчас ждет Горбунова и Рубикса.

Согласился, чтобы мы сочинили проект его выступления в Литве. Дал мне вариант, подготовленный Шахназаровым (значит, еще вчера подумал об этом). За полчаса я, вернувшись к себе, сделал текст на пяти страницах. Кое-что взял у Шахназарова. К 13.30 М. С. собрал для разговора о Персидской войне в Ореховой комнате. Были Язов, Крючков, Пуго, Бессмертных, Примаков, Белоногов (зам. министра иностранных дел), я и Игнатенко. Обсуждали ситуацию. Договорились: я пишу проект письма Бушу, Бессмертных — Бейкеру. С моим предложением пригласить Буша вместо его визита в Москву встретиться где-нибудь по типу Хельсинки, накоротке, М. С. пока не согласился. После этого Примаков, Шахназаров, Игнатенко и я сели за текст выступления по Литве. Горбачев стал передиктовывать по моему варианту. Выбросил кое-что «самое интересное», в том числе одобрение воскресных митингов как выражение живой демократии. Но осталось главное: события в Риге и Вильнюсе — это не его, Горбачева, политика. Это спонтанные вещи, результат кризиса и нарушения законов самими властями. Отмежевался. Выразил соболезнование. Осудил апелляцию к армии в политической борьбе, использование войск без приказа. Словом, все, что нужно было сказать неделю назад. Тогда, может быть, не было бы ни событий в Риге, ни митингов в Москве, ни проклятий, ни бегства от него интеллигенции, ни беспокойства на Западе с угрозой отказаться нас поддерживать.

Но М. С. в своем репертуаре — всегда опаздывать. В «Комсомолке» — обращение Шаталина к Горбачеву с требованием уйти в отставку. Опубликовано очередное интервью Петракова итальянской газете «Стампа» — в этом же духе. Подонство это, самовыражение на уровне мелкого тщеславия, на грани предательства: ведь они-то знают Горбачева, знают, что он не изменил принципиальному курсу, а просто в очередной раз неудачно маневрирует.

24 января

Мэтлок с утра попросился к Горбачеву. Я уговорил его принять посла. Оказалось, очень важная встреча. М. С. (прослушав перевод письма от Буша, принесенного Мэтлоком) целый час убеждал его, что Буш неадекватно реагирует на Прибалтику, похоже, готов пожертвовать уникальными отношениями между ними, без которых в мире «ничего не было бы». Занимался толкованием некоторых выражений письма Буша. Мэтлок, хоть и хорошо знает русский язык, но нюансов иногда не чувствует. Поэтому в переводе можно было понять так, что Буш уже ввел санкции против нас, в то время как Мэтлок уверял, что введет, если Горбачев «не исправится».

Опять приходил Андрей Грачев. Я все выжидал, не говорил Горбачеву о его отказе стать руководителем международного отдела при президенте. А сегодня сказал. При всем уважении к Андрюше, к его интеллигентности что-то заскребло у меня в душе по поводу его настойчивости на этот счет.