1984, или Повесть о первой-первой любви - [40]

-Плевать,- рассеянно отозвался я и вышел в отделение.

На моё счастье, там сегодня работала на посту Аля Никоненко - молодая сестричка, под руководством которой я походил тут в июле производственную практику. Аля была из той породы быдла, которые сначала боятся интеллигента и будущего врача, но постепенно, увидев, что умник целиком в их власти, что без их подписи он никуда не денется, начинают наглеть, помыкать, издеваться и чем дальше, тем больше. Аля заставляла расчерчивать ей тетради и бегать в магазин за мороженым, а один раз убрать- вымыть за собой разбитую ею же банку 20% глюкозы.

-Хочется тебе, не хочется, ты- практикант...

У меня тогда хватило ума не поругаться с Алей и ничем не обнаружить строптивости, поэтому сейчас она меня встретила довольно любезно. После обмена короткими новостями Аля, по старой памяти, попросила меня сделать "бабке" в вену "контраст", пока она поговорит по телефону с очередным мальчиком.

Её просьбу я с удовольствием выполнил. "Контраст" для внутривенной урографии был введён, и больная отправилась в рентген, а я успел засунуть в карман халата два или три крафт- пакета с двухграммовыми и иными шприцами, взять десяток ваток со спиртом и венозный жгут. Ещё, на всякий случай, я позаимствовал упаковку стерильных иголок. Кажется, в Алиной процедурке больше ничего и не было.

Выйдя в коридор и приветственно кивнув Але, которая продолжала точить телефонные лясы, я не спеша спустился вниз и на вопросительный взгляд Раи ответил гордым пожиманием плеч. Остаться эдаким мачо мне помешал доцент Субботовский. Его длинная унылая фигура вдруг нарисовалась прямо передо мною.

-Белошицкий!- строго спросил он.- А вы почему прогуливаете занятие?

-У меня ангина... вот...- довольно глупо ответил я, показывая себе на рот.- Высокая температура...

-Да?- Субботовский глянул на Раю, потом на меня.- Ну, батенька, с такой ангиной- в постель и только в постель... чайку с малиной... сами знаете.

Ухмыльнувшись, бородач проследовал мимо, оставив нас, "молодёжь" в несколько двусмысленном состоянии.

-Нашёл?- наконец, спросила Рая.

-Да, ты представляешь,- и мы двинулись к выходу. По пути я рассказал ей, какая сволочь эта Аля Никоненко, как она помыкала здесь мной, что она очень гордится тем, что получила профессию медицинской сестры и сейчас занята поисками жениха.

-Не расстраивайся,- медленно сказала Рая, чувствуя, что я спокойно говорить об этой беленькой стерве не могу.- Я бы её живо перевоспитала. Ты у ней сколько взял - шесть "двушек", четыре "однушки", две "пятёрки". "Пятёрки", чтоб ты знал - самые надёжные. Поршни всегда притёрты и конец не пропускает. Считай, ты у неё всё там выгреб, всё, что на день оставалось. Подгадил девушке. А ты злопамятный, Белошицкий.

-Это плохо? Нет, я могу и другую щёку подставить- вернее, понимаю смысл непротивления злу. Я, Рая, ведь много чего понимаю...

До троллейбусной остановки дошли молча. Можно было "словить тачку", но особо денег ни у неё, ни у меня не было. Мы заехали ко мне, я взял старый кассетник, пожрать, банку отцовского одеколона, стоящего с незапамятных времён, ещё ваты, каких-то покрывал для лежания и полотенец.

-Купальник тебе взять материн?

-Не стоит.

-Кольнёмся?- я потряс морфином в баночке.- Чтоб дорога маслом показалась...

На место мы добрались где-то к полудню. Наш Л... до революции был маленький уездный городок, в котором церквей было больше, чем жителей. В революцию он прославился именами Махно и Пархоменко- где-то в наших краях, зимой 21-го, батька зарубил красного комдива.

После победы социализма Л... стал быстро расти как мощный центр сталеплавильной и моторостроительной промышленности, крупный железнодорожный узел и алюминиевый комбинат; на Днепре вырос огромный речной порт, построили несколько шлюзов, дабы выровнять течение. В настоящее время это был красивый приазовский город с миллионным населением. Воздух тут, правда, был не очень- учитывая обилие фабрик и заводов, на Л... очень часто дуло серным ангидридом и ещё чем-то. Особых надежд на то, что начавшееся ниже по Днепру строительство атомной станции улучшит запахи окисей, ангидридов и нитратов, ни у кого не было.

 Но природа была красивейшая. Вниз, до самой Каховки, простиралось рукотворное море, такое широкое, что западный, никопольский берег был виден только в ясную погоду. Левый низкий берег, в котором когда-то, до затопления, была территория знаменитых днепровский плавней, и сейчас являл собою какое-то чудо природы.

Мелкий речной песок, в изобилии покрывавший его, местами уступал место рощицам итальянских сосен, вязам, дубам, кустарнику, высоким травам. Нельзя сказать, чтоб это была, так, сказать, пустыня, ибо горсовет обозначил здесь "зону отдыха". Но и цивилизацией не пахло- растения росли себе где хотели, осенние шторма ежегодно подмывали береговую линию, то намывая песок там, где его не было, то наоборот- оставляя лагуны, протоки и старицы. Большие, матёрые деревья из-за систематического подмытия корней то и дело обрушивались, превращая прибрежную полосу в систему песчано-бревенчатых шхер, может быть, самых интересных в мире. В них в изобилии водились ондатры, раки и крупные сомы. Каждый год ландшафт здесь полностью менялся.