1984, или Повесть о первой-первой любви - [2]

Во-вторых, выбор профессии для меня всю жизнь был нелёгким делом. В возрасте шести лет, когда мать вслух читала мне книжку "Майор Гаврилов"- про подвиги советского офицера в Брестской крепости- я ничего не хотел так, как вырасти и стать майором. Я был уверен, что майор- это самая лучшая профессия, и что став им, я немедленно задам немцам такого перцу, что они бегом побегут с родной земли, только пятки засверкают.

Потом я хотел стать космонавтом, хотел стать штурманом дальнего плавания, хотел стать великим художником, как Кукрыниксы (у нас дома была большая красочная книга об этом знаменитом трио карикатуристов. Кстати, они писали неплохие картины- "Таня", "Утро офицера царской армии", "Обвал на шахте" и другие, а также отличные иллюстрации к "Дон Кихоту", "Климу Самгину"), и так далее. Всерьёз же я собирался стать обязательно интеллектуалом и знаменитостью. Отвечала этим требованиям только профессия врача.

Медиков у меня в роду не было- просветить меня немного, поэтому весь десятый класс стараниями матери (она работала в городской библиотеке) я осваивался со своей будущей профессией по художественной литературе. Прочёл Углова и Амосова. Это было трудное чтение (кстати, даже для профессионала), но я осилил "Сердце хирурга" и "Мысли и сердце".

Потом были Кронин ("Цитадель", "Звёзды смотрят вниз" и др.) и Синклер Льюис ("Эроусмит"), Булгаков ("Записки юного врача" и "Морфий") и Вересаев (больше всего здесь меня поразили не потрошительские многостраничные описания вскрытий, анатомических театров и трахеостомий, а тот факт, что настоящая фамилия писателя- Смидович.

"Еврей, что ли?- с неприязнью думал я.- Если и еврей, так зачем скрывать? Вон их сколько- Лев Кассиль, Илья Эренбург, Лион Фейхтвангер. У нас в институте половина профессорско-преподавательского состава- евреи, и этим даже гордятся. Захотел псевдоним- ну взял бы себе еврейскую фамилию, ну немецкую... Под русского, что ли, решил закосить...")

Больше всего мне понравился роман ЮАР-овского профессора-хирурга Кристиана Бернара "Нежелательные элементы" про апартеид в юаровской медицине. Написано было живо, умно, трогательно. Импонировал и бернаровский такт- читатель не чувствовал свою медицинскую дебильность на фоне столь учёного автора. У всех же других то и дело проглядывало желание высунуться между строчек и щелкануть девственного читателя по длинному носу, который тот суёт куда не следует.

Ещё была неплохая повесть про первого наркома здравоохранения Семашко в журнале "Костёр"- там брало за душу описание трахеостомии задыхающемуся ребёнку, сделанной сапожным ножом в крестьянской избе, освещённой лишь лучиной.

"А смог бы я так"?- с замиранием сердца думал я.

Я узнал, что врачами были и Конан Дойль, и Сомерсет Моэм, и Че Гевара, и Юрий Сенкевич.

Таким образом, компания вырисовывалась вполне подходящая, и я окончательно решил поступать в мед.

Учился я все десять классов довольно сильно, так что сдать вступительные экзамены и набрать необходимые для поступления баллы оказалось неожиданно простым делом. Сложнее было с учёбой, особенно первые два курса. Изучение нормальной анатомии, да ещё непременно по-латыни, потребовало напряжения всех интеллектуальных способностей. Едва я освоился, как началась биохимия- наука серьёзная и гранитная. Но я и здесь справился и сдал экзамены на пятёрки.

Третий курс пошёл легче. Летом у нас была медсестринская практика, после прохождения которой мы могли, с разрешения деканата, устраиваться на работу средним медперсоналом- медбратьями и медсёстрами.

Это было весьма кстати. Несмотря на то, что я получал повышенную стипендию 50 рублей, на жизнь её не хватало. Мать "горбатилась" на 2 ставки в Центральной городской библиотеке, получая 140-150 р. в месяц, так что взять на себя моё великовозрастное содержание не могла. По достижении мною 18 лет, отцовские алименты прекратились. Делать нечего, нужно было устраиваться куда-нибудь на работу.

 Уже многие наши студенты работали в практической медицине- ведь более половины были те, кто вначале закончил медучилище и даже отработал год-два. "Школьники" вроде меня составляли где-то треть будущих врачей, и, будучи свежее головой, уступали первым в опыте и практической сметке- те сразу чувствовали, где не лекциях и семинарах цветёт "халява", где можно "забить", а где и грамотно "прошланговать". Этому сложному искусству я так и не научился до конца института.

Поэтому насчёт работы я начал узнавать и расспрашивать своих старших товарищей. Большинство посоветовало мне идти "на скорую".

-Во-первых, там платят больше. 140 в месяц фельдшерская ставка. Во-вторых, ездишь себе, катаешься, пешком не ходишь. В-третьих, ты сам себе хозяин- не всё же время ездишь с врачом. Если врачей не хватает, то ты едешь на вызов один- фельдшерская бригада...

 

Светофоры до девизу- едет "Скорая" на вызов-

Кто-то на Пушкарской задыха-ет-ся!

Есть тревога на лице,

Есть магнезия в шприце,

Ща она там быстро оклемается!

 

Александр Розенбаум в те годы всё больше входил в моду.

Это выглядело чертовски заманчиво, и я, взяв в деканате разрешение работать "во внеучебное время", отправился бегать по подстанциям "Скорой помощи". Их было в Л... четырнадцать, и на всех мне отказали- желающих работать было достаточно- раз, а ещё никто не хотел связываться с неопытным четверокурсником.