1974: Сезон в аду - [72]

— Мы уже приехали. — Я въехал на площадку, примыкавшую к обочине, и встал за красным фургоном, торговавшим пирожками и чаем. Заглушив двигатель, я спросил:

— Хочешь чего-нибудь?

— Нет, все нормально.

— Нормально? Ты знаешь сержанта Крейвена и его приятеля?

— Да. Их все знают.

— Хорошо знаешь?

— Понаслышке.

Я смотрел в окно, заляпанное бурой грязью, поверх низких бурых изгородей, разделявших плоские бурые поля с одинокими голыми деревьями.

— А что? — спросил Фрейзер.

Я достал из кармана фотографию Клер Кемплей, лежавшей на операционном столе с лебединым крылом, вшитым в спину.

Я протянул снимок Фрейзеру.

— Вот это мне дал либо Крейвен, либо его напарник.

— Черт. Зачем?

— Они пытаются меня подставить.

— Почему?

Я указал на мешок, лежавший у Фрейзера в ногах:

— Там все написано.

— Да ты что?

— Расшифровки записанных разговоров, документы, фотографии. Все, что тебе необходимо.

— Расшифровки?

— Кассеты с оригиналами записей у меня, и я отдам их тебе, когда ты решишь, что они тебе нужны. Не волнуйся, все здесь.

— Надеюсь, так оно и есть, — сказал Фрейзер, заглядывая в мешок. Я достал две бумажки из внутреннего кармана пиджака и отдал одну из них Фрейзеру.

— Постучись в эту дверь.

— Чапелтаун, Спенсер Маунт, дом три, квартира пять, — прочитал он. Я положил вторую записку обратно в карман.

— Ага.

— И кто там живет?

— Барри Джеймс Андерсон, знакомый Барри Гэннона и герой ряда снимков и аудиозаписей, которые ты найдешь в этом мешке.

— Почему ты отдаешь его мне?

Я смотрел на край плоского коричнегого поля, на голубое небо, которое постепенно становилось белым.

— У меня больше ничего нет.

Фрейзер положил бумажку в карман и достал блокнот.

— А что у тебя есть для меня?

— Не так уж и много, черт побери, — ответил Фрейзер, открывая блокнот.

— Признание?

— Не дословно.

— Подробности?

— Подробностей нет.

— Что он сказал насчет Жанетт Гарланд?

— Он просто раскололся и все.

— Сьюзан Ридьярд?

— То же самое.

— Проклятье.

— Да уж, — сказал сержант Фрейзер.

— Значит, ты думаешь, это он?

— Он признает свою вину.

— Он не сказал, где он все это делал?

— В своем Подземном Царстве.

— У него не все дома.

— А у кого — все? — вздохнул Фрейзер.

Сидя в зеленой машине у бурого поля под белым небом я спросил:

— Это все?

Сержант Фрейзер опустил взгляд в свой блокнот и сказал:

— Мэнди Уаймер.

— Черт!

— Сосед нашел ее вчера около девяти часов утра. Она была изнасилована и повешена на проводе, на люстре. С нее был снят скальп.

— Снят скальп?

— Так обычно делают индейцы.

— Черт.

— Вашему брату этого не рассказывают, — улыбнулся Фрейзер.

— Снят скальп, — прошептал я.

— Там еще и кошки порезвились. Настоящий фильм ужасов.

— Черт.

— Тебя сдал твой бывший начальник, — сказал Фрейзер и закрыл блокнот.

— И они думают, что это сделал я?

— Нет.

— Почему нет?

— Ты — журналист.

— Ну и что?

— Они думают, что ты можешь знать, кто это сделал.

— Почему я?

— Потому что, выходит, ты был последним, кто видел ее в живых, вот почему, едрит твою.

— Черт.

— Она не упоминала о своем муже?

— Она ничего не говорила.

Сержант Фрейзер снова открыл блокнот.

— Соседи сообщили нам, что во вторник после обеда мисс Уаймер с кем-то ругалась. Согласно показаниям твоего бывшего работодателя, это было непосредственно до или сразу после того, как она встречалась с тобой.

— Я понятия об этом не имею.

Сержант Фрейзер посмотрел мне прямо в глаза и снова закрыл блокнот.

— Я думаю, ты врешь.

— Зачем мне врать?

— Не знаю. Может, по привычке?

Я отвернулся и уставился поверх мертвой бурой изгороди на мертвое бурое поле с мертвым бурым деревом.

— Что она сказала про Клер Кемплей? — тихо спросил сержант Фрейзер.

— Не так уж и много.

— А конкретно?

— А ты что думаешь, здесь есть какая-то связь?

— Это очевидно.

— Какая же? — спросил я, чувствуя, как хрипит мой пересохший рот и стучит мое влажное сердце.

— А ты как думаешь, на хер, какая тут может быть связь, если она участвовала в следствии?

— Ноубл и компания это отрицают.

— Ну и что? Все знают, что это правда.

— И что дальше?

— И дальше все всегда упирается в тебя.

— В меня? А я-то тут при чем?

— Ты — отсутствующее звено.

— Которое типа все соединяет?

— А вот это я у тебя должен спросить.

— Тебе надо было быть журналистом, черт побери, — сказал я.

— И тебе тоже, — прошипел Фрейзер.

— Иди ты на хер, — ответил я, заводя двигатель.

— Все взаимосвязано, — сказал сержант Фрейзер.

Я дважды посмотрел в зеркало заднего обзора и выехал с площадки. На перекрестке Б6134 и А655 Фрейзер сказал:

— В полночь?

Я кивнул и подъехал к «макси», стоявшей перед пустым гаражом.

— Давай в Морли, — сказал сержант Фрейзер, взял мешок и вышел из машины.

— А почему бы и нет?

Осталась последняя карта. Я бросил взгляд в зеркало и выехал на дорогу.

Сити Хейтс, Лидс.

Стоя под белым небом, которое становилось серым и угрожало дождем, но никогда не обещало снега, я закрыл машину и подумал, что летом здесь, должно быть, очень неплохо.

Простая высотка постройки 60-х годов: облупившаяся желтая и небесно-голубая краска, тронутые ржавчиной перила.

Я поднялся по лестнице на четвертый этаж; стук мяча о стену, детский визг на ветру; я думал о Битлз и обложках их пластинок, о чистоте, о набожности и о детях.