1974: Сезон в аду - [21]

— Если вы позволите мне закончить…

Я придвинулся ближе к стулу вдовы.

— Что еще?

— Право, мистер Данфорд. Он сказал, чтобы я дала вам ключ, но я ответила…

— Ключ? Какой ключ? — Я почти перебрался с дивана к вдове на колени.

— Ключ от соседнего дома, — гордо объявила она.

Внезапно дверь на кухню распахнулась с грохотом и громоподобным лаем Гамлета, ворвавшегося в комнату и принявшего прыгать между нами, облизывая наши лица мягким горячим и мокрым языком.

— Право, Гамлет, этого достаточно.

На дворе уже была ночь, и миссис Энид Шеард никак не могла разобраться с ключами от бунгало Голдторпов. Наконец она повернула ключ в замке, и я вошел.

Месяц назад полиция отвечала категорическим отказом на все просьбы осмотреть место трагедии, а Энид Шеард даже не попыталась намекнуть, что имеет туда прямой доступ, но вот я оказался в кухне Голдторпа, в логовище Крысолова.

Свет не включался.

— Наверное, все отрезали, — прошептала миссис Шеард с порога.

Я еще раз щелкнул выключателем.

— Да, похоже, так оно и есть.

— Не хотела бы я заходить туда в темноте. Я, даже когда тут стою, покрываюсь гусиной кожей.

Я заглянул в кухню, пытаясь представить себе, когда в последний раз Энид Шеард доводилось щупать гуся. В доме стоял затхлый воздух, как будто мы вернулись туда после месячного отсутствия.

— Вам все-таки придется вернуться днем. Я же сказала вам, не стоит работать в воскресенье.

— Точно, так вы и сказали, — пробормотал я из-под кухонной раковины, пытаясь угадать, много ли удовольствия получила Энид Шеард от своего последнего гуся и скучала ли она по нему, так как это многое бы объяснило.

— Что вы там делаете, мистер Данфорд?

— Аллилуйя! — закричал я, вылезая из-под раковины со свечой в руке, думая: слава богу, черт возьми, и за это, и за трехдневную рабочую неделю.

— Ну, если вы настаиваете на том, чтобы осматривать дом в полной темноте, я попытаюсь найти для вас один из старых карманных фонарей мистера Шеарда. Мистер Шеард всегда имел запас фонарей и свечей. Будь готов, говорил он. С этими забастовками кто знает… — Она продолжала что-то бормотать по дороге к своему бунгало.

Я закрыл заднюю дверь, взял из шкафчика сковородку, зажег фитиль и накапал немного воска на дно, чтобы прикрепить свечу.

Наконец-то я один в логове Крысолова.

Ногам было холодно.

Свеча осветила стены кухни красными и желтыми сполохами, красные и желтые сполохи вырвали меня отсюда и перенесли на вершину холма над горящим цыганским табором, лицо маленькой девочки с темными кудрями кричало в ночь, в то время как другая маленькая девочка лежала на столе в морге с крыльями, вшитыми в спину. Я тяжело сглотнул, спросил себя, что, к чертовой матери, я здесь делаю, и открыл стеклянную дверь кухни.

Планировка тут была точно такой же, как у миссис Шеард. Слабый свет, пробивавшийся сквозь стекло входной двери в противоположном конце прихожей, смешался со светом свечи и осветил узкий коридор, пару блеклых шотландских пейзажей и гравюру с изображением птицы. В коридор выходило еще пять дверей, все они были закрыты. Я поставил свечу на телефонный столик и полез в карман за бумагой.

В логове Крысолова…

Ялегко продам это в национальную прессу. Несколько фотографий — и дело сделано. В конце концов, может, и книжонку какую напишу. Как сказала Кэтрин, сюжет так и просится на бумагу:

Дом 6 по Уиллман-Клоуз, дом Грэма и Мэри Голдторп, брата и сестры, убийцы и жертвы.

Стоя в коридоре Крысолова, я достал авторучку и выбрал дверь.

Дальняя спальня принадлежала Мэри. Энид Шеард уже сказала мне, что Грэм сам настоял на этом — хотел, чтобы у его старшей сестры была большая спальня, пространство для личной жизни. Полиция также подтвердила, что в течение двенадцати месяцев, предшествовавших событиям 4 ноября, Грэм дважды звонил им с жалобами на то, что кто-то подглядывает за сестрой в окно. Полицейские не смогли — или не захотели — подтвердить реальность оснований его жалоб. Я пощупал тяжелые темные гардины. Возможно, они были новыми, возможно, Грэм купил их для Мэри, чтобы отвадить того, кто за ней подглядывал, чтобы уберечь ее от глаз, которые видел он.

Чьи глаза скользили по телу его сестры? Глаза постороннего или те самые глаза, что смотрели на него из зеркала?

Гардины и мебель казались чересчур тяжелыми для этой комнаты, но то же самое можно было сказать и о комнатах Энид Шеард в соседнем доме, и о доме моей матери. Односпальная кровать, шкаф, трюмо — все громоздкое, из дерева. Я поставил свечу у зеркала рядом с двумя расческами, щеткой для одежды, гребешком и фотографией матери Голдторпов.

Заходил ли Грэм к ней в комнату, когда она спала, чтобы взять с расчески прядь светлых волос — таких же, как были у матери, — на долгую добрую память?

В левом верхнем ящике лежала косметика и несколько баночек с кремом. В правом я нашел белье Мэри Голдторп. Шелковое. Порядок был нарушен при полицейском обыске. Я прикоснулся к белым трусикам, вспоминая опубликованную у нас фотографию простой, но привлекательной женщины. Ей было сорок, когда она погибла. Ни полиция, ни я не нашли намеков на существование любовников. Но белье было слишком дорогим для одинокой женщины. Напрасная трата денег.