1964-1966. Хищные вещи века. Беспокойство. Улитка на склоне. Второе нашествие марсиан - [37]

Я взял стакан и облокотился на барьер. Эль с сигареткой, прилипшей к губе, угрюмо смотрел на экран. По экрану метались осклизлые стены тоннеля, скрюченные рельсы, черные лужи, летели искры электросварки.

– Это не для меня, – заявил я. – Пусть этим занимаются бухгалтеры и парикмахеры. Я против них, конечно, ничего не имею, но мне-то надо такое, чего я никогда в жизни не видел.

– Сами, значит, не знаете, чего хотите, – сказал круглоголовый. – Это тяжелый случай. Вы, извиняюсь, не интель?

– А в чем дело?

– Нет, вы только не подумайте чего-нибудь, перед костлявой, сами понимаете, все равны. Я только что хочу сказать? Что интели – самые капризные клиенты, вот и все. Верно, Эль? Если приходит, скажем, тот же бухгалтер или парикмахер, он хорошо знает, чего ему надо. Кровь погонять ему надо, чтобы себя показать, собой погордиться, чтобы девчонки визжали, чтобы показывать всем дырки в шкуре… Это парни простые, каждому хочется считать себя мужчиной. Ведь кто он такой, наш клиент? Способностей особенных у него нет, да они ему и не требуются… Вот раньше, я в книге читал, хоть завидовали друг другу, сосед, мол, как сыр в масле катается, а я на холодильник накопить не могу – разве это можно вытерпеть? Цеплялись, конечно, зубами, за барахло, за деньги, за место выгодное… Жизнь на это клали! У кого кулак крепче или голова хитрее, тот и наверху… А теперь ведь жизнь стала жирная, тихая, всего в достатке. К чему себя применить? Я же не карась, я же человек все-таки, мне же скучно, а придумать сам ничего не умею. Это ведь надо особые способности иметь – придумывать! Это надо же гору книг прочитать, а попробуй-ка их читать, когда тебя от них тошнит… Прославиться там в мировом масштабе или выдумать чего-нибудь вроде машины – это мне и в голову не сразу придет, а если и придет – что толку? Никому ты в общем-то не нужен, даже жене и детям собственным не нужен, если разобраться, верно, Эль? Да и тебе никого не надо… Теперь, значит, придумывают для тебя умные люди что-нибудь новенькое, то ароматьеры эти, то дрожку, то новую пляску… Питье вот новое придумали… «хорек» называется… Хотите, я вам собью? Он этого «хорька» хватит – глаза на лоб, он и доволен… А пока глаза у него на месте, жизнь для него все равно что дождевая вода. Вот к нам тут один интель ходит и каждый раз жалуется: жизнь, говорит, пресна, ребята… А отсюда я выхожу – герой! После, скажем, пульки или «один на двенадцать» я же совсем по-другому на себя смотрю. Верно, Эль? Мне все снова сладко делается – бабы, жратва, вино…

– Да, – сказал я сочувственно. – Я вас хорошо понимаю. Но для меня-то все это тоже пресно.

– Слег ему нужен, – сказал вдруг Эль басом.

– Что-что? – спросил я.

– Слег, говорю.

Круглоголовый весь сморщился.

– Ну брось, Эль. Ну что ты сегодня какой-то…

– Кашлять я на него хотел, – сказал Эль. – Не люблю я этих… Все ему пресно, все ему не так.

– Вы его не слушайте, – сказал круглоголовый. – Он ночь не спал, утомился…

– Нет, почему же? – возразил я. – Очень интересно. Что это за слег?

Круглоголовый опять сморщился.

– Неприлично это, понимаете? – сказал он. – Вы Эля не слушайте, он хороший парень, простой, но ему обложить человека ничего не стоит. А слово это нехорошее. Повадились сейчас какие-то на стенах его везде писать. Вот ведь хулиганье, а? Сопляки, толком и не знают, что это такое, а пишут… Вон, видите, мы барьер обстругали… Сволочь какая-то вырезала, поймал бы его – наизнанку бы вывернул… Ведь у нас здесь и женщины бывают.

– Ты скажи ему, – произнес Эль, обращаясь к круглоголовому, – чтобы раздобыл себе слег и утихомирился. Пусть найдет Бубу…

– Да заткнись ты, Эль! – сказал круглоголовый сердито. – Не слушайте вы его…

Услышав имя Бубы, я снова наполнил стакан и устроился поудобнее.

– Что же это такое, – сказал я, – тайный порок какой-нибудь?

– Тайный! – сказал Эль басом и нехорошо заржал.

Круглоголовый тоже засмеялся.

– У нас тайного ничего быть не может, – сказал он. – Какие могут быть тайны, когда народ с пятнадцати лет закладывает? Дураки эти, интели, все секреты разводят… Хотят двадцать восьмого заварушку устроить, шепчутся, минометы давеча за город повезли, чтобы спрятать, значит, ну, как дети, ей-богу! Верно, Эль?

– Ты ему скажи. – Простой хороший парень Эль гнул свое. – Ты ему скажи: пусть валит ко всем чертям. Ты за него не заступайся. Так ему и скажи: пусть идет к Бубе в «Оазис», и весь разговор.

Он выбросил на барьер мой бумажник и бланк. Я допил виски. Круглоголовый серьезно сказал:

– Конечно, вы как хотите, дело ваше, но я вам советую от этих вещей держаться подальше. Мы, может, все к этому придем, да чем позже, тем лучше. Я вам этого даже объяснить не могу, я только чувствую, что это – как в могилу: никогда не поздно и всегда рано.

– Спасибо, – сказал я.

– Он еще благодарит! – Эль снова заржал. – Ты видал такое? Еще и благодарит!

– Три рубля мы удержали, – сказал круглоголовый. – А бланк порвите. Нет, дайте я сам порву. А то, не дай бог, случится с вами что-нибудь, а полиция к нам пожалует.

– Честно говоря, – сказал я, пряча бумажник, – мне все-таки непонятно, как это вашу контору не прикроют.