1961 новый заговор сибирской целительницы - [43]

Потом она сильно заболела. Врачи, конечно же, ее лечили, но она угасала. Несмотря на то, что я был средний, а не старший сын, она ко мне обращалась как к старшему. Возможно, потому что я учился на “отлично” и вся домашняя работа была на мне. Никто не знал о причине моего усердия, ни мама, ни мои братья. То, что я изменился в лучшую сторону, было заслугой той ужасной ночи. Почему-то я тогда очень хорошо понимал и чувствовал, что наша мама уходит, что она доживает свои последние дни. И я не отходил от нее ни на шаг, несмотря на то, что в школе шли приготовления к экзаменам. Учителя знали о болезни мамы, знали, что я готовился дома. Я был на все сто уверен, что все экзамены сдам.

Последнее время, перед тем как маме умереть, она много со мной разговаривала, то ли чтоб побороть страх смерти, то ли просто спешила всему меня научить, как жить без нее, как сохранить нашу семью. Несколько раз мама произносила такую фразу: „Вот если бы ты, сынок, был врачом, то обязательно бы вылечил меня, я знаю. Ведь ты меня любишь и жалеешь“. А потом и вовсе стала убеждать меня стать врачом. Я дал маме слово, что исполню ее желание. Младших братьев взяла к себе тетка. Старший брат пошел на завод, а я стал учиться на врача. С первого же дня я влюбился в свою профессию. Я не просто учил латынь, я, как конфетку, смаковал эти слова! Мне нравились все положенные предметы. Я никогда не списывал, я все учил сам. Став врачом-хирургом, я радовался каждой мною спасенной жизни, и мне самому было очень интересно жить. Но жизнь моя повернулась по-иному из-за человеческой глупости. Всякий раз после операций родные пациентов несли мне в подарок коньяки, виски и прочие вина. Несли не только мне, но и другим врачам. Я еще когда приступал к практике, заметил, что многие хирурги и врачи других профилей систематически пьют и спиваются. Разве мог я тогда подумать, что то же самое угрожает и мне. Не буду ходить кругами, скажу просто, как есть. Постепенно я стал не просто пить, я стал запойным. Из хирургии пришлось уйти. Но мой друг главврач, с которым мы всегда понимали друг друга, посоветовал мне не уходить из больницы, чтобы я совсем дома не спился. Он определил меня в анатомичку патологоанатомом. Проще говоря, вскрывать трупы людей. Я, естественно, пошел, так как понимал, что без любимой работы вовсе пропаду, а так хоть остается шанс, вдруг перестану пить и вернусь в операционную. Хирургия такая работа, что привыкаешь и к крови, и к гною, а резать мертвых легче, чем живых людей. Не нужно бояться, что пациент умрет.

Однажды привезли к нам старушку. Ее сняли с поезда, она умерла во сне. Санитаров-помощников в этот день не оказалось ни одного – запили. Пришлось раздевать старушку самому. Под одеждой на ней был надет хитрый пояс. В поясе было три миллиона рублей и несколько дорогих украшений. Алмазы так и искрились, разбрасывая отблески по сторонам. Я призадумался. С одной стороны, у меня была неуплата за полгода за квартиру, куча долгов перед коллегами и костюмы, в которых уже неприлично ходить, а тут целое состояние. Можно было не только квартиру купить, но и машину, о которой я всю жизнь мечтал. Оклады медиков – это слезы, а благодарные пациенты, кроме как винища, ничего придумать не могли. Нет, чтоб в конверт что-нибудь сунуть, так лучше напоят от души всю смену врачей. В общем, я, особо не думая, поясок тот забрал и убрал. Да и кто бы мог доказать, что у бабушки деньги, даже если и были, не украдены кем-то в купе, где она умерла. Лежала старушка в морге месяц. Полиция по адресу из ее паспорта передавала сообщения. Связывались с участковым, но все отказывались ее забирать. Со слов ее соседей, она собиралась в другой город для продажи дома, а родных и близких у нее нет. Это известие меня порадовало, значит я могу спокойно тратить деньги и продать украшения.

Старушку похоронили, как у нас бывает с неустановленными или безродными, за счет городской администрации. В тот же день, когда ее предали земле (а я следил за ходом развития), поздно ночью, около трех часов, я услышал на кухне стук и шум воды. Не понимая спросонья, что это может быть, я подумал, что меня, наверное, опять топят соседи, отсюда и шум воды. Войдя на кухню, я остолбенел. За столом, на моем стуле, сидела покойница, та старуха. То, что я был не пьян и не с похмелья, и то, что я проснулся ото сна, было абсолютно ясно. Мелькнула мысль, а не схожу ли я с ума, ведь запои, которые со мной случались, вполне могли о себе дать знать.

– Садись, – сказала старушка. И я уселся на табурет. – Обокрал старушку? – то ли спросила, то ли утвердила она.

Я зачем-то согласно кивнул головой и, оправдываясь, ответил:

– Так не я, так другой бы взял. А у меня долги.

Помолчав, она заговорила:

– Бог с ними, с деньгами. С собой в гроб ничего не возьмешь. Ты прав, не ты, так другие бы утащили. Пусть будет тебе от меня наследство. Но у тебя передо мной должок. Не отпевали меня, вот я и маюсь. Имя ты мое знаешь, сходи в храм и подай за упокой и поминай мою душу, пока живешь.

Я таращась смотрел на нее, и мне не было страшно, я вообще не боялся мертвых людей, видел их каждый день. Старуха снова заговорила: