1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо Железных - [27]

В полдень министр пропаганды принял делегацию Италии. Встреча происходила у него в доме в Шваненвердере. Вниманию гостей был предложен недавно вышедший на экраны американский фильм — «Унесенные ветром». Он произвел на присутствующих впечатление. Однако, несмотря на перегруженность, по его собственному признанию, Геббельс никак не мог отделаться от донимавшего его волнения. Его ближайшие подчиненные в Министерстве пропаганды тоже знали о предстоящей операции, и он решил пригласить их к себе, чтобы «в случае чего, они были под рукой».

Поздно вечером раздался телефонный звонок из имперской канцелярии. Фюрер срочно пожелал встретиться со своим главным пропагандистом. Судя по ярко освещенным окнам армейских штабов, там шли лихорадочные приготовления к вторжению в Россию. Кодовое слово «Дортмунд», доведенное до сведения ответственных лиц, означало, что время «Ч» наступит в 3 часа 30 минут. На случай непредвиденных задержек предусматривалось другое кодовое слово — «Альтона». Но никто всерьез не верил, что придется его использовать.

Гитлер проинформировал Геббельса о завершении последних приготовлений. Советский посол в Берлине заявил очередной протест по поводу нарушений воздушного пространства СССР германскими самолетами для проведения аэрофотосъемки советской территории, но в очередной раз ему был дан уклончивый ответ. Посовещавшись, решили назначить время трансляции по радио официального сообщения о начале войны с СССР — 5 часов 30 минут утра 22 июня 1941 года. Иностранных корреспондентов пригласили на 4 часа утра. «К тому времени, — продолжает записи Геббельс, — противник уже сообразит, что к чему, да и нация будет готова узнать правду». А пока и берлинцы, и москвичи мирно спали у себя дома в блаженном неведении о грядущих катастрофических событиях.

Геббельс выехал от Гитлера в половине третьего ночи. «Фюрер торжественно серьезен и спокоен. Он пожелал прилечь на пару часов. Наверняка это самое лучшее для него сейчас». Геббельс направился к зданию своего министерства, заметив, что «вокруг на Вильгельмплатц ни души, и Берлин, и рейх крепко спят». Когда он начинал утреннее совещание с коллегами, едва занималась заря. «Всеобщее изумление на лицах, но наверняка многие догадывались, что к чему, хотя и не все». Сотрудники тут же уселись за подготовку утренних сообщений, призвав на помощь операторов кинохроники, корреспондентов газет и репортеров радио. Геббельс ежеминутно поглядывал на часы. «Половина четвертого. Вот ударили орудия. Да хранит Бог нашу боевую мощь!»

Звенья бомбардировщиков 2-й, 3-й и 53-й бомбардировочных эскадр вышли к советским аэродромам незамеченными. Было еще темно, лишь на востоке загоралась заря наступавшего дня. Действующие раздельно авиаподразделения приступили к снижению и выходу на цель. К 3 часам 15 минутам они уже шли на малых высотах. Сотни двухкилограммовых осколочных бомб SD2, незаметных на фоне ночного неба, посыпались из раскрытых бомбовых люков. Они обрушились на ряды советских самолетов, выстроившихся крыло к крылу у взлетных полос аэродромов, и на палатки личного состава, находившиеся поблизости. Внизу царила безмятежность. Советские самолеты не были даже замаскированы. Поданный уже после атаки сигнал тревоги ничего не мог изменить. А через несколько секунд разрывы маломощных бомб превратили самолеты в пылающие факелы. Радиус поражения каждой такой бомбы составлял 12 метров. Взрываясь, она поражала все вокруг 50-250 крошечными осколками. Прямое попадание ее было эквивалентно зенитному снаряду средней мощности. От хлынувшего из пробитых емкостей бензина, который тут же воспламенялся, в небо взметнулись огромные клубы густого черного дыма. На земле воцарился кромешный ад, хаос. Не было никакой возможности локализовать и потушить множившиеся очаги пожаров. Управление войсками оказалось полностью утеряно вследствие нарушения связи с вышестоящими штабами. Предпринимались отчаянные попытки выйти в эфир с небольших переносных радиостанций.

Только через четыре часа поступили первые доклады с информацией об обстановке. Из расположенного в Гродно, северо-восточнее Белостока, штаба 3-й советской армии в штаб Западного особого военного округа полетело сообщение:

«Начиная с 4 часов утра немцами были совершены авианалеты силами от 3 до 5 самолетов. Атаки с воздуха совершались каждые 20–3 0минут. Бомбардировке подверглись объекты в Гродно, Кропоткине и в особенности штабы армий. В 7 часов 15 минут утра 16 самолетов противника совершили налет на Гродно, атаковав город с высоты в 1000 метров. Домброво и Новы Дрогун объяты пожарами. С 4 и до 7 часов утра всего совершено четыре авианалета на аэродром Новы Двор группами по 13–15 самолетов противника. Наши потери: 2 самолета сожжены, 6 выведено из строя. 2 человека личного состава ранены тяжело и 6 легко. В 6 часов утра бомбардировке и обстрелу с воздуха подвергся аэродром в Сокулке. Двое убитых и 8 человек раненых».

Тем временем взлетевшие в предрассветных сумерках с главного аэродрома в Сувалках пикирующие бомбардировщики Ю-87 и превращенные в истребители-бомбардировщики Me-109, не жалея сил, выполняли боевую задачу. Лейтенант Ганс Кноке вспоминает, что сигнал общей тревоги для всех авиаэскадр прозвучал в 4 часа утра. «Аэродром ожил, были задействованы все подразделения», — свидетельствует Кноке. Постепенно до всех стали доходить масштабы начавшейся операции. «Всю ночь, — рассказывает Кноке, — я слышал в отдалении гул танковых двигателей. Мы находились всего в нескольких километрах от границы». В течение часа авиаэскадра в полном составе поднялась в воздух. Четыре бомбардировщика эскадрильи Кноке, включая и его машину, были оснащены автоматическими бомбосбрасывателями. Позади остались многие часы тренировок. «И теперь под брюхом у моего дорогого «Эмиля» висели на подвеске мелкие осколочные бомбы, — вспоминает он. — И я с великим удовольствием обрушивал их на глупые головы «Иванов».