1939: последние недели мира. - [87]

Этого человека держали там до 31 августа, когда с наступлением темноты за ним приехал следователь. «Инспектор», накинув белый халат, вывел арестованного, находившегося почти в бессознательном состоянии. С трудом его затолкнули в автомобиль. «Инспектор» сел рядом, и они направились в сторону северной окраины города. За ними следовала другая машина с двумя гестаповцами в штатском.

Подъехав к радиостанции, машины свернули на проселочную дорогу и остановились. «Инспектор» и два других гестаповца направились к зданию и уточнили у эсэсовцев, оставленных Науджоксом на посту у входа, где положить поляка. Затем (по свидетельству следователя, давшего показания уже после войны) арестованный был подведен «инспектором» к зданию радиостанции. Других подробностей бывший следователь не привел, заявив, что сразу же уехал. Этого поляка, лежащего на ступенях справа от входа, и видел Науджокс, выбегая из здания радиостанции. По свидетельству шофера Науджокса, принимавшего участие в провокации, человек был уже мертв.

Как и в случае с поляком-«переводчиком», Мюллер не рискнул использовать в данной провокации кого-то из заключенных концлагеря. Жертвой стал гражданин Германии, незаконно арестованный и преступно умерщвленный.

На этом Служба безопасности не закончила свои преступные действия. Через 10 минут после прибытия полиции на место происшествия труп, положенный у входа, исчез.

Как можно полагать, гестаповцев встревожило заявление сотрудников радиостанции о том, что в момент бегства налетчиков раздался только один выстрел. Тогда как объяснить, что было два трупа? Один труп спрятали.

На следующий день он снова был обнаружен, но уже на другом месте. Группа гестаповцев доставила на радиостанцию нового следователя, являвшегося одновременно фотографом. Войдя в студию, он увидел большой стол, где был установлен микрофон. На полу возле стола лежал вниз лицом, широко раскинув руки, человек.

В нескольких метрах справа от стола в такой же позе лежал другой. Оба были мертвы. Следователь сделал необходимые снимки, однако на обратном пути гестаповцы отобрали у него фотоаппарат вместе с пленкой.

Эти «метаморфозы» объясняются следующим.

Снимки, доставленные Мюллером в ночь с 31 на 1 сентября, как видно, не удовлетворили Гейдриха: поляк-«переводчик» был убит в машинном отделении станции, другой труп положили у входа в здание; но на фотографиях не было запечатлено ничего такого, что свидетельствовало бы о событиях, происшедших именно на радиостанции. Вот поэтому трупы перенесли в студию и сфотографировали у стола с микрофоном.

Теперь гитлеровцы имели «доказательство», что агрессором являлась Польша, «навязавшая войну рейху».

«Польша нужна Англии как мученица…»

В Лондоне этого ждали… Дежурным офицером в штабе Интеллидженс сервис был Уинтерботам. Рано утром 1 сентября его разбудил срочный вызов по телефону из Варшавы. Резидент британской разведки произнес лишь одно слово, служившее кодовым обозначением: «Война!»

Из штаба СИС последовал звонок дежурному при кабинете министров.

– Это ты, Кокс? Говорит дежурный «С» (условное обозначение руководителя британской разведывательной службы. – Авт. ). Несколько минут назад первые бомбы сброшены на Варшаву.

После этого Уинтерботам снова лег и уснул. Было около шести часов утра…

А зачем, собственно говоря, понадобилось применять кодированное обозначение, чтобы сообщить о начале величайшей трагедии в истории человечества? О том, что горят города и льется кровь мирного населения Польши? Очень просто.

Чтобы создать «алиби» для английских министров, якобы еще не ведавших о наступлении момента выполнить торжественно принятое на себя обязательство оказать немедленную помощь Польше, дать им возможность дискутировать, «сомневаться» и «предполагать».

В 8.30 утра поступила информация от британского посла в Варшаве Кеннарда, в 10.45 – из Берлина. «Насколько я понимаю, – сообщал Гендерсон, – поляки взорвали мост в Диршау и возникли столкновения с жителями Данцига. Получив эти сведения, г-н Гитлер дал приказ отбросить поляков за линию границы и распорядился, чтобы фельдмаршал Геринг уничтожил польские воздушные силы в пограничной зоне. Эта информация получена непосредственно от фельдмаршала Геринга».

Телеграмма была передана в Лондон по телефону, и гитлеровцы, очевидно, имели возможность удостовериться, что Гендерсон был исполнительным: сообщил в Лондон то, что они хотели. Польский посол в Лондоне Рачинский не был информирован англичанами. Поскольку связь с Варшавой была прервана, он оставался в неведении о происходивших событиях до тех пор, пока ему не позвонил из Парижа Лукасевич. Тогда, не дожидаясь указаний Бека, он около 10 часов утра отправился к Галифаксу и заявил, что обстановка требует выполнения Англией обязательств по договору.

– Мне представляется, – ответил Галифакс, – что если факты таковы, то мы будем того же мнения.

Ответ несколько успокаивал и в то же время ни к чему не обязывал. Изощренный в тонкостях дипломатии, достопочтенный лорд отшлифовал его задолго до начала событий.

Затем Галифакс пригласил германского поверенного в делах Т. Кордта и поставил его в известность относительно демарша Рачинского.