1937 - [190]

) бороться за Крым. Кто? Эти два мушкетера — Фефер и Михоэлс — будут бороться за Крым, против Советской власти. Это опять клеветническая беллетристика. А кто её сочинил? Сам же Фефер, и это легло в основу всего процесса, это же явилось исходным пунктом всех обвинений, в том числе в измене. А сегодня из показаний Фефера получается другое. Но я, например, не могу нести ответственности за всё то, что Фефер наплёл, а теперь изменяет» [1077].

Доказывая абсурдность положения обвинительного заключения о «прямом сговоре (деятелей ЕАК.— В. Р.) с представителями американских реакционных кругов», Лозовский говорил: «Я спрашиваю, откуда взялись реакционные круги Америки, откуда они выскочили? Это из газет 1952 года, а не 1943 года. Когда Михоэлс и Фефер были в США, тогда было правительство Рузвельта, с которым мы были в союзе… Какое право имел следователь применить расстановку сил 1952 года к расстановке сил в 1943 году?».

Освещая историю возникновения версии о Крыме, Лозовский говорил, что эта версия впервые появилась в показаниях Фефера о красивом крымском ландшафте, который привлечёт евреев в Крым. «По мере того, как допрашивали других арестованных, эта формулировка начала обрастать, и каждый следователь добавлял кое-что, и в конце концов Крым оброс такой шерстью, которая превратила его в чудовище. Так получился плацдарм. Откуда, почему, на каком основании? Кто-то якобы сообщил, что американское правительство вмешалось в это дело. Это значит — Рузвельт. Я должен сказать, что осенью 1943 года Рузвельт встретился со Сталиным в Тегеране. Смею уверить вас, что мне известно больше, чем всем следователям вместе взятым, о чём была речь в Тегеране, и должен сказать, что там о Крыме ничего не говорилось… Зачем же было обострять эту формулировку, которая пахнет кровью?.. Да потому, что сговорились между собою следователи, одни прибавили немножко, другие — побольше и получилось, что Лозовский хотел продать Крым американским реакционным кругам… Мифотворчество о Крыме представляет собой нечто совершенно мифическое, и здесь применимо выражение Помяловского, что это „фикция в мозговой субстанции“… Следствию не удастся одеть на Лозовского ошейник агента реакционных кругов США» [1078].

Суммируя свои показания, Лозовский утверждал: «Обвинительное заключение в отношении меня порочно в своей основе. Оно не выдерживает критики ни с политической, ни с юридической точки зрения. Больше того, оно находится в противоречии с правдой, логикой и смыслом» [1079].

Крайне мужественно вёл себя на всём протяжении суда Шимелиович, который в последнем слове заявил: «Этим людям из МГБ не удалось меня сломить. Я хочу ещё раз подчеркнуть, что в процессе суда от обвинительного заключения ничего не осталось». Шимелиович обратился к суду с ходатайством повлиять на привлечение к ответственности виновных в фальсификации всего дела ЕАК и в преступных методах ведения следствия. «Я прошу суд войти в соответствующие инстанции с просьбой запретить в тюрьме телесные наказания,— говорил он.— …На основании мною сказанного на суде я просил бы привлечь к строгой ответственности некоторых сотрудников МГБ… в том числе и Абакумова» [1080].

Квитко в дополнительных показаниях утверждал: «Фактов, на основании которых мне приписываются преступления,— не существует, и обвинение основано на лживых показаниях некоторых корыстных, бесчестных людей» [1081].

Говоря о своих идейных настроениях, Штерн утверждала: «То, что мне вменяется в вину, как космополитизм, с моей точки зрения является интернационализмом» [1082]. К этому она добавляла: «Я ожидала этого суда с большим нетерпением и боялась, что не доживу, а мне не хотелось умирать с теми обвинениями, которые на мне лежат» [1083].

В последнем слове Штерн заявила: «Моим арестом Советскому Союзу нанесён гораздо больший ущерб, чем всей деятельностью ЕАК, так как это дало возможность дискредитировать мою работу и уничтожить всё достигнутое… Для меня важна работа, а для хорошей работы мне нужно возвращение доверия и полной реабилитации» [1084].

Отвержение подсудимыми клеветнических обвинений не избавило их от смерти (Сталин распорядился оставить в живых только Л. С. Штерн), но избавило от необходимости самим покрывать свои имена бесчестьем.

В этой связи поставим вопрос: почему Тухачевский, Якир и другие генералы не вели себя на суде так, как вели подсудимые процесса ЕАК в 1952 году? Этот вопрос в свою очередь неотъемлемо связан с другим: был ли процесс генералов чистейшей фальсификацией (как процесс ЕАК) или же амальгамой, то есть наложением лживых обвинений в шпионаже и т. п. на обвинения, имеющие фактическую основу? Иными словами — имел ли место военно-политический заговор против Сталина?

LII Был ли военный заговор?

В работах последних лет жизни Троцкий не раз возвращался к вопросу о том, существовал ли в действительности заговор генералов. В статье «Обезглавление Красной Армии» он анализировал социальные и политические причины, которые могли породить планы, намерения, соглашения военных руководителей, направленные против Сталина. Помимо накопившегося в армии, в основном крестьянской по своему составу, недовольства насильственной коллективизацией и её последствиями, он видел такие причины в противоречиях между военной и штатской бюрократией, возникающих в условиях тоталитарного режима. «Когда бюрократия освобождается от контроля народа,— писал он,— военная каста неизбежно стремится освободиться от опеки гражданской бюрократии… Заговора, правда, ещё не было. Но он стоит в повестке дня. Бойня имела превентивный характер. Сталин воспользовался „счастливым“ случаем, чтоб дать офицерству кровавый урок»