1923 - [18]

— Мне бы не хотелось участвовать в политических делах.

— Мне самому ещё картина не ясна. Могу сказать одно – будем работать сообразно с совестью. Вас никто не будет неволить стрелять женщин и детей и сажать невиновных людей. Вы же видите, ситуация стабилизируется.

Аршинов задумался. Они стояли на Варварке, в районе будущего магазина «Кольчуга». А ведь там обычно стоял красноармеец или беляк. Смешно. Как бы сейчас они выглядели.

— Хорошо. Только у меня ведь начальство в милиции. А дел там много.

— Порешаем. Тогда за работу. Первое. Мне бы надо где-нибудь абонировать сейф. А то я таскаю большую сумму денег. А это неправильно. И второе. Мне срочно нужно найти одного человека. Он недавно приехал в Москву и никого здесь не знает. Это контуженный товарищ, который может сделать всё, что угодно. Ну, например, пойти летом в зимней одежде. Временами на него находит и он теряет чувство места, времени и обстановки. Но в целом, безобиден.

— Сейф – это денежный ящик?

— Ну да. Несгораемый шкаф. То, над чем работают медвежатники.

— Есть у меня знакомый нэпман, у него в конторе всё надёжно. Охрана круглосуточно, и мужик он честный.

— Прекрасно. Мы к нему успеваем?

— Вполне. Он на Мясницкой и вечерами работает. Что касается вашего второго вопроса – дайте мне ориентировку я поспрашиваю.

— Пошерстите блатных – он вполне мог оказаться у кого-то из них. Уж больно выделяется на улице. И третье. Мне понадобится телохранитель. Желательно бывший офицер с опытом городских боёв. Хорошо бы из контрразведки. Я себя очень неуютно чувствую. Буду хорошо платить. Кстати, сколько вам понадобится на оперативные расходы?

В пансион Николай пришёл довольно поздно. Пока съездили к нэпману, распорядились сейфом, поговорили о делах, пока он зашел к Федотычу и долго выяснял, что надо сделать, дабы жить спокойно и никому не мешать – прошло часа четыре. Хотя всё вертелось в пределах Садового Кольца, но без машины это было страшно медленно. Извозчики выручали, но их скорость нельзя было сравнить с автомобильной. А как они живут без факса, ужаснулся он. Курьеры, курьеры. Один миллион одних курьеров.

А приятель Степана – Перовский, мужик неплохой. Хватка у него есть. И контора обставлена. Связь можно сделать через его телефон. Это умно. Это надо завтра развить.

Итак, что у нас. Просьба Федотыча – это к Аршинову. Его самого надо отмазать у начальства, — это к Кисилёву. С этим ясно, хотя для чего будет нужен Аршинов мне пока не понятно. В теории строим противовес ЦК. Создаём свой центр силы. Если конечно позволят. Вот чёрт, не спросил Федотыча про Ваську. Может сидит где в подвале, а я его с фонарями ищу. Ладно, это можно завтра. И Горностаев. Как бы его достать. Посоображаем. Только завтра. А сейчас вроде бы всё нормально. Каждому кинули по куску, и каждый этот кусок проглотил.

Петьке я важен как источник денег. Орготделу тоже обещаны сокровища, и он меня пока поддерживает. Степана мы тоже подверстали. Это профессионал. Он будет работать как учили. С этими всё ясно. Неясен Ксенофонтов и Кисилёв. Кисилёва я знать не должен, а Ксенофонтов – фамилия вроде знакомая. Но не в ролях – это точно.

Сталинскую номенклатуру Николай знал очень хорошо. Он любил этот период истории и с удовольствием читал книги о нём. Он всерьёз восхищался искусством партии по мобилизации и управлению народом. А вот начало двадцатых он как-то подзабыл. Ключевые фигуры конечно были знакомы, но сейчас они бесполезны.

Но вот что интересно. У ЦК явно секреты от чекистов. Ну и что же тут странного – партия фактически расколота. Десятый съезд запретил фракции, но они ведь никуда не делись. Троцкисты, например. А Троцкий на армии. И у него Главразведупр, по нашему ГРУ. Там профессионалы ещё царские.

Он уже совсем собирался ложиться спать, как в дверь постучали. На пороге стояла Елена. Уже примерно понимая в чём дело, он посторонился, пропуская девушку. Она огляделась, и, увидев разобранную постель, покраснела.

— Ну, раздевайся, — мрачно хихикая в душе, сказал он, запирая дверь.

Елена растеряно оглянулась на него. Но он явно не хотел ей помогать. У девушки задрожали руки. Она коротко всхлипнула и начала расстёгивать пуговичку на блузке. Глаза её закрылись, и по щекам поползли слёзы. «Что ты мучаешь гусёнка, он малыш, а ты большой»- с некоторым раскаянием подумал Николай. Он сбросил туфли и очки и подошёл к Елене. Потом прижал её голову к груди и стал гладить волосы, повторяя что-то бессмысленное. Девчонка уткнулась в него лицом и заревела. Николай продолжал что-то говорить и она постепенно успокаивалась, покорно прижимаясь к нему. Скоро она перестала всхлипывать, и тогда он осторожно поднял ей голову и посмотрел в глаза. Она глядела на него, потом глаза закрылись. Медленно, он начал целовать её, слизывая остатки слёз. Постепенно, девочка перестала плакать и начала подставлять лицо под поцелуи. Она закидывала голову всё выше и выше, и Николай уже целовал шею с пульсирующей синей жилкой. Как-то очень неуверенно она подняла руки, обнимая, и прижалась в нему всем телом, а Николай опускался всё ниже, борясь с непослушной пуговицей. Он распахнул блузку, и погладил грудь. Она была маленькая, почти детская. Только розовый сосок торчал дерзко и вызывающе. Он осторожно взял сосок губами и стал медленно проводить по нему языком. Девочка вздрогнула. Николай поднял голову и, подхватив её, понёс к кровати. Он осторожно опустил Елену, и сняв блузку, стал гладить маленькие, в разные стороны торчащие соски. Девочка вдруг порывисто задышала. Николай посмотрел на её лицо – полуоткрыв рот, она облизывала губы, лихорадочно проводя языком.