1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции - [36]

В отличие от большинства революционеров Гапон не являлся интеллектуалом, не читал книг и не любил аргументированных разглагольствований. Его сила была в незаурядном ораторском таланте и практическом складе ума. Известный эсер Б. В. Савинков говорил, что у Гапона было «бьющее в глаза ораторское дарование». Большевик Д. Д. Гиммер указывал на «громадный демагогический талант», а французский журналист Э. Авенар считал, что Гапон обладал «даром народного, всепобеждающего красноречия». Современники поражались, что, будучи неинтересным и невнятным собеседником, перед большой аудиторией вождь рабочих мог без запинки произносить длинные речи, производя сильнейшее впечатление и приковывая к себе всеобщее внимание. Когда он выступал перед толпой, тысячи людей слушали затаив дыхание, сохраняя полнейшую тишину и стараясь уловить каждое слово. Речи Гапона, хотя и не отличались содержательностью, оказывали магическое действие на людей. «Не было более косноязычного человека, чем Гапон, когда он говорил в кругу немногих, – писал журналист П. М. Пильский. – С интеллигентами он говорить не умел совсем. Слова вязли, мысли путались, язык был чужой и смешной. Но никогда я еще не слышал такого истинно блещущего, волнующегося, красивого, нежданного, горевшего оратора, оратора-князя, оратора-бога, оратора-музыки, как он, в те немногие минуты, когда он выступал пред тысячной аудиторией завороженных, возбужденных, околдованных людей-детей, которыми становились они под покоряющим и негасимым обаянием гапоновских речей. И, весь приподнятый этим общим возбуждением, и этой верой, и этим общим, будто молитвенным, настроением, преображался и сам Гапон». «Гапон был, несомненно, недюжинным демагогом, а также человеком, весьма неразборчивым в средствах, его истинные убеждения так и остались неясными, по-видимому, он просто плыл по течению, поддаваясь влиянию своего социалистического окружения, – писал Ольденбург. – Разница с Зубатовым была огромная: тот внушал рабочим, что власть им не враг, а необходимый союзник, тогда как Гапон только пользовался сношениями с властями как ширмой, а вел пропаганду совсем иного рода»[16].

Важным моментом был и тот факт, что, в отличие от Ленина с Троцким и других типичных революционеров, Гапон не происходил из интеллигентской среды, воспринимался простым народом как свой, умный и добрый батюшка, который всегда защитит и приласкает. К тому же Гапон не был евреем, армянином и даже мордвином, у него было типичное русское, да еще приятное лицо. В общем, по всему было видно – «свой» человек.

Сам же Гапон говорил, что его устами говорит сам Господь. И это очень точно отражало его взгляды. По всей вероятности, революционный священник считал себя мессией, можно сказать, вторым Иисусом Христом. Даже внешность Гапона чем-то напоминала последнего. Да и сам формат общения и отношений его с рабочими, с простым людом очень напоминал проповеди Иисуса. Мол, идите за мной, люди добрые, и я спасу вас, приведу к лучшей жизни.

Тем временем положение в стране становилось все хуже, и Гапон решил действовать. 28 ноября 1904 года он выдвинул предложение обратиться с петицией к царю. Оно было одобрено большинством голосов, при этом содержание оставлялось на личное усмотрение Гапона.

Этот момент стал переломным в карьере священника. Его верные сторонники повели агитацию за подачу петиции о рабочих нуждах. При этом если раньше речь шла только об экономических требованиях (для чего формально и создавалось «Общество», то теперь руководителям отделов была поставлена четкая задача увязывать насущные нужды рабочих с их политическим бесправием. Мол, все без нас решают! Прав никаких не имеем. В отделах стали массово распространяться либеральные газеты, которые читались на рабочих собраниях. В это время у неугомонного Гапона возник план создать по всей России сеть так называемых «потребительских кооперативов», с помощью которых он намеревался организовать на борьбу рабочих других городов и крестьян. Однако события вскоре приняли неожиданный оборот.

В начале декабря на Путиловском заводе по приказу мастера Тетявкина было уволено четверо рабочих, членов Собрания: Субботин, Сергунин, Уколов и Федоров. В народе тут же распространился слух, что они изгнаны именно за принадлежность к гапоновскому Собранию. Его Нарвский отдел тут же постановил, что трудящиеся уволены незаконно, и сообщил об этом Гапону. А тот заявил своим сотрудникам, что видит в этом вызов, брошенный Собранию со стороны капиталистов.

27 декабря по итогам заседания руководителей отделов Собрания на Васильевском острове было принято решение послать три депутации: одну – к директору завода С.И. Смирнову, другую – к фабричному инспектору С.П. Чижову, третью – к градоначальнику И. А. Фуллону. От заводчиков требовали восстановить всех уволенных рабочих и, наоборот, изгнать мастера Тетявкина. В случае неисполнения – объявить забастовку на Путиловском заводе и предъявить администрации более широкие экономические требования. А далее распространить забастовку еще на несколько предприятий и предъявить еще большие требования и обратить забастовку во всеобщую.