1916. Война и Мир - [2]
— Покататься решил, скотина? — спросил возницу Перебейнос, выбираясь из саней.
Добраться сюда от Съезжинской можно в два счёта: повернуть на Большом проспекте не направо, а налево; проехать вдоль реки Ждановки, свернуть через мостик на Петровский остров; дальше мимо пивоварен «Бавария» и канатной фабрики по Петровскому проспекту, там против пожарной части направо — и вот, пожалуйста, Малая Невка и нужный мост. Выходило много ближе — от силы версты полторы, — быстрее и дешевле, само собой. Знал бы Перебейнос, что они станут так плутать — взял бы финскую вейку, сани лёгкие с бубенцами. К зиме в город съезжались финны из окрестных деревень, которые сбивали цены извозчикам: в любой конец города тридцать копеек, и вся недолга.
— Напрямую-то боязно, ваше благородие, — тянул обозванный «ванька». — На Ждановке-то в казармах солдатики пошаливают. Лучше уж крючок исделать. Вашему-то благородию, может, и ничего, а мы — люди простые, нас завсегда кто хошь обидеть может…
Перебейнос простого человека обижать не стал, плюнул и заплатил. Солдаты и вправду нынче пошаливали; в Петрограде дожидались отправки на фронт, почитай, тысяч двести мобилизованных. Неспокойно было по всему городу, не только на Ждановке.
У Большого Петровского моста уже толпились зеваки — немного, и всё же Перебейнос подивился. Жилья поблизости, можно сказать, нет. Интересно, откуда они всегда берутся? Как ухитряются заранее узнать, куда идти глазеть? И что заставляет их часами торчать на морозе? С какой радостью сам он, да и любой из его подчинённых поменялся бы с ними местами! Поменялся, и тут же — бегом домой, не чуя ног. А зеваки стоят, переминаются. Гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было…
— На мост и на реку никого не пускать, — привычно бросил Перебейнос одному из своих унтеров. Придерживая шашку, он спустился, почти съехал отлогим берегом на лёд и зашагал туда, где маячили караульные.
Как и большинство столичных жителей, раньше Перебейнос часто ездил в этот ближний пригород, на Острова. Особенно летом. На Петровском острове хорошо было сидеть с удочкой где-нибудь за керосиновыми складами и разглядывать проходящие мимо яхты. На Елагином и Каменном — гулять с детьми, на Крестовском — стрелять в тире, любоваться на соревнования по лаун-теннису или следить, как гоняют мяч футболисты лучших питерских команд — «Спорт» и «Унитас». Они играли и друг с другом, и с англичанами, служащими на Сампсониевской ниточной мануфактуре. И с финнами играли, и с немцами, с которыми теперь идёт война…
Перебейнос поскользнулся, но удержался на ногах. Какой толстый лёд! Толстенный. Такой даже возы с дровами выдерживает. Поперёк Невы, вон, трамвай пустили по вмороженным прямо в лёд рельсам — ничего, не хрустит… Что же там увидали ребятушки?
Двое городовых стояли в сотне шагов от моста и едва смогли откозырять подошедшему офицеру. Замёрзли. Видать, у них тоже нет фляжек с коньяком, сам себе пошутил Перебейнос и улыбнулся. Вернее, попытался улыбнуться, но на морозе у него лишь странно дрогнула кожа на скулах.
— Здесь? — спросил он.
— Здесь, ваше благородие, — просипел один, дохнув паром.
То ли днями кому-то в особняках понадобилось обновить ледник — стужа, не стужа… То ли приезжали сюда водовозы… По себе они оставили полынью — майну. Её, конечно, снова затянуло льдом, но сквозь него ещё можно было разглядеть что-то примёрзшее снизу, из чёрной воды.
— Та-ак, — грозно протянул Перебейнос. — Нашли, значит? А раньше куда смотрели, остолопы? Сколько раз уже здесь ходили!
Проштрафившиеся, еле живые от холода и усталости, угрюмо потоптались. Тот, что побойчее, с номером 1876 на бляхе, подал голос:
— Так мы это… Я вон там об лёд запнулся. Гляжу — во льду галоша. Хорошая такая галоша, новая совсем. И майна рядом. Вот мы и смекнули по течению малёхо пошукать…
— Слеподырки, мать вас всех, — сквозь зубы процедил Перебейнос. — Ладно, теперь-то чего ждём? Раньше начали — раньше закончили! Сами себя задерживаем! Ну, живо, живо!
Его люди уже добыли на берегу топоры и пешни со стальными наконечниками, приволокли досок… Все зашевелились, пытаясь согреться хотя бы работой.
Пока они обкалывали лёд и расчищали майну, Перебейнос ждал рядом, растирая руки и ударяя валенком о валенок. В голове крутилась прежняя мысль — о фляге с нагретым на животе коньяком — и ещё одна, которую он старался прогнать подальше. Лучше бы находка оказалась ошибкой, чем угодно, только не тем, что они действительно искали с утра семнадцатого декабря…
…а она оказалась именно тем самым.
На лёд, наконец, выволокли окоченевшее тело.
— Рукавом примёрз, — деловито сообщил один из городовых. — Здесь течение сильное, в залив утащило бы — сто лет не найти. А там корюшка съест, она завсегда мертвякам лица гложет…
— А ну тихо мне! — прикрикнул Перебейнос. — И нечего глазеть.
Сам он обречённо разглядывал утопленника, завёрнутого в плотную синюю штору и связанного верёвками по рукам и ногам. Впрочем, связанного не слишком крепко: штора сползла, и руки освободились от пут. Правое запястье обнимал массивный золотой браслет с застёжкой, украшенной императорским вензелем. Сейчас могло показаться, что мертвец боком ползёт по льду и тянется к кому-то скрюченными последней судорогой пальцами.
Величайшая тайна всех времён и народов уходит корнями в глубь веков.К ней прикасались библейские пророки и апостолы во главе с Андреем Первозванным, российские государи Иван Грозный, Пётр Первый и Павел, великие писатели и учёные, знаменитые воины и политики.Пока люди бились над её разгадкой, жернова истории перемололи не один народ и не одну империю. Теперь настало время избранных, которые откроют тайну всему человечеству и круто изменят ход мировой истории.Это случится в нашей России, в Санкт-Петербурге.Здесь и сейчас.
«Будущее легче изобрести, чем предсказать», – уверяет мудрец. Именно этим и занята троица, раскрывшая тайну трёх государей: изобретает будущее. Герои отдыхали недолго – до 22 июля, дня приближённого числа «пи». Продолжением предыдущей тайны стала новая тайна двух реликвий, перед которой оказались бессильны древние мистики, средневековые алхимики и современный искусственный интеллект. Разгадку приходится искать в хитросплетении самых разных наук – от истории с географией до генетики с квантовой физикой. Молодой историк, ослепительная темнокожая женщина-математик и отставной элитный спецназовец снова идут по лезвию ножа.
Лихой кавалерист-рубака и столичный повеса, герой-любовник и гвардейский офицер, для которого честь превыше всего, становится разбойником, когда могущественный сосед отнимает его имение, а любовь к дочери врага делает молодца несчастнейшим человеком на свете. Эту историю осенью 1832 года приятель рассказал Александру Сергеевичу Пушкину. Первейший российский литератор, испытывая острую нужду в деньгах, попробовал превратить немудрёный сюжет в бульварный роман. Скоро затея ему прискучила; Пушкин забросил черновики, чтобы уж больше к ним не возвращаться… …но в 1841 году издатели посмертного собрания сочинений сложили разрозненные наброски в подобие книги, назвав её «Дубровский».
Виртуозный карточный шулер, блестящий стрелок и непревзойдённый фехтовальщик, он с оружием в руках защищал Отечество и собственную честь, бывал разжалован и отчаянной храбростью возвращал себе чины с наградами. Он раскланивался с публикой из театральной ложи, когда со сцены о нём говорили: «Ночной разбойник, дуэлист, / В Камчатку сослан был, вернулся алеутом, / И крепко на руку не чист; /Да умный человек не может быть не плутом». Он обманом участвовал в первом русском кругосветном плавании, прославился как воин и покоритель женских сердец на трёх континентах, изумлял современников татуировкой и прошёл всю Россию с востока на запад.
О северных рубежах Империи говорят разное, но императорский сотник и его воины не боятся сказок. Им велено навести на Севере порядок, а заодно расширить имперские границы. Вот только местный барон отчего-то не спешит помогать, зато его красавица-жена, напротив, очень любезна. Жажда власти, интересы столицы и северных вождей, любовь и месть — всё свяжется в тугой узел, и никто не знает, на чьём горле он затянется.Метки: война, средневековье, вымышленная география, псевдоисторический сеттинг, драма.Примечания автора:Карта: https://vk.com/photo-165182648_456239382Можно читать как вторую часть «Лука для дочери маркграфа».
Москва, 1730 год. Иван по прозвищу Трисмегист, авантюрист и бывший арестант, привозит в старую столицу список с иконы черной богоматери. По легенде, икона умеет исполнять желания - по крайней мере, так прельстительно сулит Трисмегист троим своим высокопоставленным покровителям. Увы, не все знают, какой ценой исполняет желания черная богиня - польская ли Матка Бозка, или японская Черная Каннон, или же гаитянская Эрзули Дантор. Черная мама.
Похъёла — мифическая, расположенная за северным горизонтом, суровая страна в сказаниях угро-финских народов. Время действия повести — конец Ледникового периода. В результате таяния льдов открываются новые, пригодные для жизни, территории. Туда устремляются стада диких животных, а за ними и люди, для которых охота — главный способ добычи пищи. Племя Маакивак решает отправить трёх своих сыновей — трёх братьев — на разведку новых, пригодных для переселения, земель. Стараясь следовать за стадом мамонтов, которое, отпугивая хищников и всякую нечисть, является естественной защитой для людей, братья доходят почти до самого «края земли»…
Человек покорил водную стихию уже много тысячелетий назад. В легендах и сказаниях всех народов плавательные средства оставили свой «мокрый» след. Великий Гомер в «Илиаде» и «Одиссее» пишет о кораблях и мореплавателях. И это уже не речные лодки, а морские корабли! Древнегреческий герой Ясон отправляется за золотым руном на легендарном «Арго». В мрачном царстве Аида, на лодке обтянутой кожей, перевозит через ледяные воды Стикса души умерших старец Харон… В задачу этой увлекательной книги не входит изложение всей истории кораблестроения.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.