1915 год. Апогей - [43]
Во всяком случае, М. В. Алексеев доверял В. Е. Борисову гораздо больше, чем своему начальнику штаба – да и как могло быть иначе, когда М. В. Алексеев считал его человеком легкомысленным, неспособным правильно оценить ситуацию?>80 Это могло быть объяснено еще одной специфической особенностью этого способного генерала, которую отметил служивший в штабе полковник Б. М. Шапошников: «У Гулевича имелся один недостаток: он был барин и по внешности, и в работе»>81. Штаб фронта располагался в Седлеце – небольшом польском городе, важном железнодорожном узле к востоку от Варшавы. Это было спокойное и тихое место, военное время почти не ощущалось. В городе стоял небольшой гарнизон (около 50 солдат). Перед входом в здание штаба под маленьким русским флагом находился постоянный караул из двух солдат. Весь штаб Северо-Западного фронта состоял из 75 офицеров. «Генерал (Алексеев. – А. О.), – вспоминал С. Вошборн, посетивший Седлеце 10 мая 1915 г., – спокоен и тих, и с самого первого взгляда можно сказать, что это – стратег, больше решающий за столом интеллектуальные проблемы кампании, чем работающий над тактическими головоломками на поле боя»>82.
Тем не менее и проблем, и головоломок у М. В. Алексеева хватало. Новая общая идея Николая Николаевича (младшего) предполагала организацию наступления на Будапешт и оттуда в обход линии крепостей Краков – Позен – Торн в район Бреслау. Этот замысел был гораздо ближе к традиционным взглядам М. В. Алексеева, которому приписывали фразу: «Наш путь на Берлин лежит через Вену». Новый командующий Северо-Западным фронтом сразу же настойчиво начал работать над этим планами. Первыми его действиями на этом посту были организация линий обороны в тылу, вывод ряда корпусов и дивизий в тыл для преобразования необходимых резервов>83. В. М. Драгомиров требовал подкреплений для Юго-Западного фронта, основные силы которого уже втянулись в горную войну за перевалы. 23 марта (5 апреля) 1915 г. Н. И. Иванов и его новый начальник штаба обратились в Ставку с просьбой о присылке свежих частей, поскольку опасались угрозы удара со стороны Черновцов.
26 апреля (8 марта) «во исполнение лично данного обещания» Николай Николаевич (младший) приказал передать 3-й Кавказский корпус в состав Юго-Западного фронта. При этом главковерх потребовал, чтобы корпус был немедленно использован в Карпатах, для чего он перевозился не в Каменец-Подольский, как этого хотели Н. И. Иванов и В. М. Драгомиров, а во Львов>84. Ставка, не имея собственных резервов, не позволяла командованию фронтов создать собственные. Как и в 1914 г., Верховный главнокомандующий торопился вывести все свои силы в боевую линию и побыстрее добиться стратегического успеха. Теперь на австро-венгерском направлении М. В. Алексеев вскоре изменил свои взгляды на наступление на австрийском фронте: «…он начал проводить мысль, что наступление в Карпатах – операция второстепенная и вредная, и стал противодействовать ей, отказывался выделять для нее силы с Северо-Западного фронта»>85.
6 апреля Михаил Васильевич отправил первое секретное письмо Н. Н. Янушкевичу, в котором он выступил против переброски сил Н. И. Иванову. В середине апреля генерал предложил нанести ряд частных ударов по ослабленным германским войскам на восточно-прусском направлении. Однако главным предложением М. В. Алексеева была организация наступления на левом берегу Вислы, то есть фактически во фланг собиравшемуся австро-германскому контрудару под Горлице. Николай Николаевич (младший) не поддержал эту инициативу>86. Нельзя не отметить, что это изменение взглядов М. В. Алексеева отнюдь не означало переоценку австровенгерского направления. Изменилась ситуация на фронте, и дальнейшее углубление двух русских армий в Карпаты или тем более за Карпаты могло привести, как показали дальнейшие события, к трагическим для русской армии последствиям.
С другой стороны, в войсках стало чувствоваться утомление, продолжать наступление этими силами было трудно. «У русских стали обнаруживаться признаки, – отмечал Э. фон Фалькенгайн, – которые нельзя было иначе толковать, как значительное ослабление боевой упругости»>87. Правда, те, кому приходилось сражаться с русскими лицом к лицу, имели другие взгляды на стойкость русских войск: «Бои у Мазурских озер зимой 1915 года явились таким же свидетельством о Русской армии, как Лодзь, Бзура и Равка. Тот, кто видел русского солдата того времени, никогда не станет утверждать, что сила сопротивления его была сломлена. Он погибал скорее на своем посту, чем оставлял его без приказа начальника. Случалось, что отдельные русские отряды сдавались без серьезного сопротивления, но это было лишь тогда, когда, оставшись без начальников, люди не знали, что им делать»>88. Русская армия слабела по мере вымывания кадрового офицерского корпуса.
То же самое можно было сказать и об австрийских и венгерских частях, однако чем ближе русские войска были к Венгрии и чешско-славянским землям, тем менее предсказуемой становилась возможная реакция частей с преимущественно славянским контингентом. Германскому командованию необходим был успех, который дал бы тылу надежду на победоносный исход войны. 3 апреля 1915 г. в штабе Восточного фронта М. Гофман записал в своем дневнике: «Ни на востоке, ни на западе мы не сломили врага: наоборот, и французы, и русские живут с полной надеждой на победу – благодаря полностью лживым новостям, которые приходят в армии. Каждый день русские летчики разбрасывают над нами прокламации: «Сдавайтесь, сложите оружие, ваши жены и дети голодают!». В добавлении к этому русские считают, что они разбили австрийцев, и на самом деле они сделали это. Мы послали три дивизии в Карпаты (имеется в виду Бескидский корпус. –
