1814 год: «Варвары Севера» имеют честь приветствовать французов - [12]

.

Journal de l'Empire от 28 февраля 1814 г. бодро повествует о том, как население «повсеместно вооружается» и готово бить врага при первой встрече. Более того, даже «заключенные рассматривают жандармов не как охранников, а как своих защитников»[112]. Тут же приводится пример, как под Шато-Тьерри местные национальные гвардейцы при поддержке гвардейского эскадрона обстреляли вражеских фуражиров, ранив несколько человек и пленив 12 казаков.

В этом же номере опубликован отчет о депутациях принятых парижской мэрией из разных коммун департамента Сены: Монтро, Сезанна, Ножан-сюр-Сен, Провена и Шато-Тьерри.

Мэр города Монтро и его помощники сообщали о событиях, якобы имевших место в городе и его окрестностях. Речь шла о вюртембержцах, которые «обрекали на опустошение одновременно и хижины, и дома, и даже замки. Грабежей, изнасилований и поджогов едва хватает, чтобы удовлетворить их ярость и гнев. Сестра священника Базоша, чтобы избежать жестокости со стороны одного казака, бросилась в пруд, где и утонула; наконец, господа, даже храмы не были пощажены». Жители были вынуждены покинуть свои дома и провести несколько ночей в лесу, несмотря на суровую погоду[113].

Депутация из членов муниципального совета Сезанна поддержала интонацию коллег из Монтро: «4 февраля мы имели несчастье быть завоеванными 2 тысячами казаков и 3 эскадронами пруссаков…» Реквизиция за реквизицией, бесконечные требования, «одно экстравагантнее другого»… За время их четырехдневного пребывания город вынес столько, сколько не выносил за две недели присутствия 10 000 регулярных войск[114].

Командующий национальной гвардией, мэр и несколько членов муниципального совета Ножан-сюр-Сена писали, что ночью 12 февраля враг вошел в город и находился в нем вплоть до 21 февраля, «когда мы были освобождены войсками Императора». Все это время город подвергался грабежу и разорению. Двери во всех домах выбиты, мебель изломана, зеркала разбиты. Жители вынуждены были прятаться в полях и лесах. «Среди многочисленных черт дикости, которые характеризуют эти орды варваров, мы особо отметим следующую. Одна почтенная женщина 60 лет носила кольцо с бриллиантом. Бандиты, когда ее грабили, сколько ни пытались, не смогли снять этот перстень и просто отрезали ей палец: женщина умерла от боли». Даже присутствие в городе императора России и короля Пруссии не остановило грабежи. Барклай де Толли 19 февраля опубликовал приказы, по которым грабежи очень строго наказывались, но и эта мера не возымела действия[115]. Донесение заканчивалось пассажем, призванным убедить парижан в безусловном варварстве врага и необходимости встать под знамена Императора: «В хмельном упоении от своих эфемерных успехов русские публично заявляли о своем скорейшем вступлении в Париж и намерении уничтожить все памятники, напоминающие о триумфальных победах французов, предать город грабежу, увезти с собой в Россию французских женщин, чтобы заселить ими свои ужасные пустынные пространства, взорвать Тюильри, превратив эту резиденцию искусств в руины»[116].

Далее в газете публиковался вариант описаний злодеяний врага, якобы представленный депутацией от Шато-Тьерри: «Они позволяли себе самый необузданный грабеж, акты варварства, которые вызывают ужас и негодование. Сначала они открыли тюрьмы, чтобы найти себе проводников из числа содержавшихся здесь злодеев. Все жители, которые им встречались в этот момент, подвергались без различия пола и возраста грабежу и насилию. Аптеки были не только ограблены, но и разорены: сосуды были разбиты, лекарства перемешаны и выброшены на улицу, без сомнения, для того, чтобы лишить помощи наших больных и раненых». Взломали двери местного колледжа, ударили копьем в грудь его директора, ворвались в дом для престарелых и душевнобольных, у которых отняли одежду, а некая пациентка вообще «стала объектом их брутальности». Одну пожилую женщину изнасиловали на теле ее убитого накануне мужа, другую молодую девушку после изнасилования проткнули пикой (на следующий день она скончалась), третью после группового изнасилования бросили в шлюз, четвертая тщетно искала себе убежища и защиты в церкви. Двери церкви были выбиты топорами, все разграблено. Несчастный пастор, который несколько лет жил в Москве и мог общаться «с этими монстрами на их языке», не смог ничего поделать. Нескольких детей они хотели захватить с собой, чтобы вывезти их в Россию, но, к счастью, тем удалось сбежать. В некоторых домах остались следы попыток поджога, а несколько ферм на пути их движения были действительно преданы огню, несколько человек убиты, а несколько захвачены, чтобы служить проводниками. «Таким образом, ни пол, ни возраст, ни больницы, ни замки, ни церкви, ни школы, ни сан священника — ничто не могло быть защитой от их ярости; эти хитроумные разбойники, вступив к нам со словами мира на устах, с обещаниями строгой дисциплины, безопасности личности и сохранности собственности, подвергли нас грабежам, убийствам и поджогам»[117].

Вслед за новостями из Шато-Тьерри публиковался рапорт депутации из Провена… Судя по нему, этот город был занят частями союзников с 13 по 18 февраля. В первый же вечер оккупанты затребовали множество вина и водки. На следующий день начались реквизиции материи, табака, сахара, железа, лошадей и т. д. Все это время русские солдаты, казаки, башкиры, калмыки стояли лагерем в городе и его округе, грабя магазины и жителей