1812 год в жизни А. С. Пушкина - [30]

Денисевич не дал ему договорить.

— Я не могу с вами драться, — сказал он, — вы, молодой человек, неизвестный, а я штаб-офицер…

При этом оба офицера засмеялись. Я побледнел и затрясся от негодования, видя глупое и униженное положение, в которое поставил себя мой товарищ, хотя вся эта сцена была для меня загадкой.

Статский продолжал твёрдым голосом:

— Я русский дворянин, Пушкин, это засвидетельствуют мои спутники, и потому вам не стыдно иметь будет со мной дело».

Лажечников был поражён: Пушкин, сам Пушкин! В его голове мелькнула тревожная мысль: «Пушкину, автору „Руслана и Людмилы“, автору стольких прекрасных мелких стихотворений, которые мы так восторженно затвердили, будущей надежде России, погибнуть от руки какого-нибудь Денисевича; или убить… нет, этому не быть! Во что б ни стало устрою мировую, хотя б и пришлось немного покривить душой».

Для начала Лажечников попросил офицеров, сопровождавших поэта, рассказать, что стало причиной вызова господина майора к барьеру. Оказалось, Пушкин поясничал в театре. Денисевич пригрозил вызвать полицию, а после окончания спектакля сделал ему замечание в фойе.

— Молодой человек, — сказал он, обращаясь к Пушкину, и вместе с этим поднял свой указательный палец, — вы мешали мне слушать пьесу… это неприлично, это невежливо.

— Да, я не старик, — отвечал Пушкин, — но, господин штаб- офицер, ещё невежливее здесь и с таким жестом говорить мне это. Где вы живёте?

Денисевич назвал адрес и назначил приехать к нему в восемь часов утра. Пушкин расценил это как вызов.

Узнав всё это, Лажечников увёл Денисевича в другую комнату и стал уламывать его, доказывая, что он сам виноват во всём; пригрозил пожаловаться начальству.

Денисевич, человек несостоятельный, дорожил своей карьерой и поддался на уговоры — извинился перед юнцом. Лажечников же по этому поводу говорил: «Подвиг мой испортил мне много крови в этот день». Но позднее, много позднее изменил своё первоначальное мнение:

— Теперь, когда прошло тому тридцать шесть лет, я доволен, я счастлив, что на долю мою пришлось совершить его («подвиг»). Если б я не был такой жаркий поклонник поэта, если б на месте моём был другой, не столь мягкосердный служитель муз, а чёрствый, браннолюбивый воин, который вместо того, чтобы потушить пламя раздора, старался бы ещё более раздуть его, если б я повёл дело иначе, может быть, Пушкина не стало б ещё в конце 1819 года и мы не имели бы тех великих произведений, которыми он одарил нас впоследствии. Да, я доволен своим делом, хорошо или дурно оно было исполнено.

…Через несколько дней после описанного случая Лажечников встретился с Пушкиным в театре — Александр Сергеевич первый подал ему руку. Будущий автор исторических романов «Последний новик», «Ледяной дом» и «Басурман» поздравил его с успехом поэмы «Руслан и Людмила».

— О, это первые грехи моей молодости! — ответил Пушкин. — Сделайте одолжение, вводите нас чаще такими грехами в искушение, — возразил Лажечников.

…Две случайные встречи, но запомнились обоим, став через полтора десятилетия основой для восстановления более прочной связи.

Кстати. За двадцать лет самостоятельной жизни Пушкин был участником двадцать одной дуэли. Пятнадцать из них поэт инициировал сам (из них состоялось четыре), шесть раз вызывали его. За четыре года, предшествовавших ссылке, было десять поединков и только дважды вызов получал Александр Сергеевич[19].

П. П. Катенин, майор Павлоградского гусарского полка, вызвал поэта, возмутившись его шуточными стихами. Дуэль не состоялась. Затем сгоряча Пушкин бросил вызов Н. И. Тургеневу, государственному деятелю, одному из руководителей «Союза благоденствия». Николай Иванович остро высказался о политических эпиграммах, в которых поэт высмеивал порядки управления страной и ряд высокопоставленных лиц. Тургенев был убеждён в том, что «негоже кусать руку, которая кормит». Обдумав положение, в котором он оказался (три брата Тургенева покровительствовали поэту, к тому же Николай Иванович был на десять лет старше его), и подавив гордыню, Александр письменно принёс Тургеневу свои извинения.

Старший из братьев Тургеневых, Александр Иванович, по совету которого Пушкин был определён в Царскосельский лицей, писал о своём протеже: «Теперь его знают только по мелким стихам и крупным шалостям; у него леность и нерадение о собственном образовании, вкус к площадному волокитству и вольнодумство, также площадное, восемнадцатого столетья». И в другом послании — к П. А. Вяземскому: «Сверчок прыгает по бульвару и по блядям».

Более пространен в характеристике поэта первых после-лицейских лет его сокурсник барон М. А. Корф: «У него господствовали только две стихии: удовлетворение чувственным страстям и поэзии; и в обеих он ушёл далеко. В нём не было ни внешней, ни внутренней религии, ни высших нравственных чувств… Вечно без копейки, вечно в долгах, иногда даже без порядочного фрака, с беспрестанными историями, с частыми дуэлями, в близком знакомстве со всеми трактирщиками, непотребными домами и прелестницами петербургскими».

Конец 1819-го и начало 1820 года прошли у Пушкина под знаком скандалов. Сергей Львович в присутствии однокашника сына Ф. Ф. Матюшкина грозил ему пистолетом. В ресторане «Красный кабанчик» с компанией П. В. Нащокина он участвовал в драке с немцами. Затем последовало ещё несколько драк и даже дуэль с ближайшим лицейским товарищем В. К. Кюхельбекером. Е. Карамзина писала П. А. Вяземскому в Варшаву: «Пушкин всякий день имеет дуэли; благодаря Бога они не смертоносны, бойцы всегда остаются невредимы». Поэт проиграл все имевшиеся у него деньги и вынужден был продать тетрадь со своими сочинениями. В стихах его то и дело мелькают упоминания о попойках.