1795 - [33]

— Вот и хорошо, Жан Мишель. Вы понимаете, что это значит? Это значит вот что: ему пока не удалось примириться со своими братьями по ордену. Если бы удалось, он жил бы получше.

Эмиль двумя пальцами вытащил из-под койки книгу. Знакомые буквы, но понять ничего нельзя.

— Французский? — наугад спросил Кардель.

Винге кивнул.

— Эту книгу упоминал Тре Русур в своих записках. Взял, чтобы убить время обратного плавания. Взять-то он взял, но не думаю, что читал. «Злосчастье добродетели»… — Винге бледно улыбнулся. — Кому захочется это читать? И в чью больную голову пришло дать такой подзаголовок довольно-таки шаловливой «Тысяче и одной ночи»?

На дне сундука — узел из промасленной тряпки. Кардель поднес его к окну и торжествующе рявкнул:

— Черт бы меня побрал! Я, конечно, полный профан в геральдике, если не считать уроков вашего брата. Но черт бы меня побрал, — повторил он с нажимом. — Черт бы меня побрал, если это не фамильный герб Тре Русуров. Поглядите на розы! Это же розы! Розы, розы, не спутаешь. А уж до трех-то я считать как-нибудь умею.

Винге развернул сверток.

— Пистолет Эрика. С монограммой, все как полагается. Тот самый, что Шильдт брал с собой в Куль-де-Сак. Теперь Тихо Сетон у нас в руках, Жан Мишель. Теперь он уличен и в других преступлениях, не только в тех, которыми хвастался сам.

— Все, что можно было продать, уже продано, — заключил Винге. — А если он держит все деньги при себе, вряд ли их очень много.

Кардель кивнул и задумался.

— А разве вы, Эмиль, не чувствуете запаха?

— Здесь много запахов. Какой именно вы имеете в виду?

— Запах отчаяния и обреченности.

Рядом с окном — стул. Поставлен так, чтобы не упустить ни одного случайно заскочившего в окно солнечного зайчика. Кардель вытер тряпкой спинку и сиденье, усадил Винге, а сам устроился на сундуке. Сводчатая, обитая железной лентой крышка обиженно крякнула.

— Садитесь и раскуривайте трубку, Эмиль. В окно вас не видно, а табачный дым куда приятней, чем эта въевшаяся во все поры вонь. Что еще остается? Ждать. Ждать и надеяться, что клопы не всю кровь из нас высосут.

А эти бесконечно терпеливые создания и впрямь двинулись в атаку. Кардель то и дело вяло хлопал себя по шее, прекрасно понимая полную тщету подобных попыток. Чтобы повысить шансы в неравной борьбе, отодвинул сундук от стены.

— Пускайте побольше дыма, Винге! — взмолился он.

— А вы не боитесь, что кто-то заметит и вызовет пожарных?

— Хорошо бы мы сцапали этого сукиного сына уже сегодня.

Винге удивленно поднял брови.

— Через две недели мне предстоит серьезный бой. С Петтером Петтерссоном, начальником охраны в Прядильном доме. Как договорились: приходят двое, уходит один.

— Откуда такая уверенность, что этим «одним» станете вы?

Кардель потянулся, но прервал сладостное движение очередным хлопком по шее.

— Он, конечно, мужик здоровенный, ничего не скажешь. Но что он знает о боли? Та, которую он сам причиняет другим, не в счет. А я-то про боль знаю больше, чем хотелось бы. Привык. Я терпеливый, Эмиль.

— Из-за Анны Стины?

— Не только. Из-за нее, само собой, но и из-за других. Эта сволочь запарывает девчонок до смерти ради собственного удовольствия. А Анна Стина… он тоже не знает, где ее искать, но ищет. Он ее ищет, Эмиль, и если найдет… Даже говорить не хочу. Давно надо было бы с ним разделаться.

— Жан Мишель… подумайте хорошенько. Насколько это разумно?

— Знаете, Винге… занимайтесь-ка своими делами, а я буду заниматься своими. Разве вы не сами попросили, чтобы я в первую очередь нашел девушку?

Дым если и облагородил воздух, то совсем немного. Кардель достал из-за пояса цветочную косичку и прижал к носу.

— Подарок от безымянной поклонницы, — ответил он на невысказанный вопрос Винге. — Странные дела творятся этим летом.

Постепенно темнеет. Каждый раз, когда Винге подносит трубку к губам, комната освещается адским багровым светом разгорающегося табака. Докурил до конца и помахал трубкой. В темноте белые прочерки выглядели, как таинственные сигналы из иных миров. Эмиль встал и посмотрел в окно. Шумный двор стих, ушел в тень. Только одинокая свинья продолжала спать в луже, будто и не заметив смены времени суток.

— Скоро будут перемены, Жан Мишель. Эпоха Ройтерхольма идет к концу. Скоро у нас опять будет король.

— А вы и в самом деле ждете перемен?

— Идиотское правление может не заметить только идиот. Одна глупость за другой, хоть бы что-то разумное было сделано для разнообразия. А юный король все же не на Луне, у него место в первом ряду партера. Может, и к лучшему: идеальное место, чтобы учиться на чужих глупостях.

Кардель прыснул. Изо рта вылетел ржавый фонтанчик табака.

— Будь люди поумнее, после такой чертовщины обязательно наступил бы век всеобщего мира и взаимоумиления.

Винге пожал плечами:

— Что ж… и в уходящем веке сделано немало хорошего. По части мыслей, к примеру. Если бы все шло, как рассчитывали философы, счастливое будущее давно бы наступило. А что касается надежд… думаю, столько надежд никогда не было.

— А мне кажется, будущее похоже на вид Города между мостами с Висельного холма. Издалека — залюбуешься, а как подойдешь поближе — одно дерьмо.