170000 километров с Г. К. Жуковым - [33]

Курское побоище пришлось на начало третьего года войны. Канула в прошлое гибель безличных солдат за безымянные высоты. Каждая победа имела своих героев, а неудача - конкретных виновников.

Н. Я.: Удивительно своевременное замечание. Наверное, вы помните внезапное двухдневное возвращение Жукова с южного на северный фас Курского выступа в конце того же июля?

А. Б.: Как не помнить! Георгий Константинович снова оказался на волосок от смерти. Случилось это в полосе 11-й гвардейской армии И. X. Баграмяна.

Войска не любили генерала-армянина с лисьей физиономией и повадками. Я часто находился в ту войну там, где "солдатский вестник" был самым надежным вблизи крупных штабов. Специфика водителя - долгое многочасовое ожидание тех, кого мы обслуживали. Генералы на своем совещании, мы, водители, на своем. Мы знали каждый шаг тех, кого привозили совещаться.

Почти всегда плохо говорили о Баграмяне, которого винили за многое. Он никогда не смог отмыть пятно за сентябрь 1941 года. Тогда в неравном бою в окружении пал почти весь штаб Юго-Западного фронта во главе с М. П. Кирпоносом. А начальник оперативного управления штаба Баграмян уцелел, без царапины вышел из вражеского кольца. Говорили, конечно, вполголоса о том, что Баграмян бросил штаб, увел с собой немногую броневую технику, которой располагал Кирпонос с товарищами. Винили ловкого армянина за майскую катастрофу 1942 года под Харьковом. Фронтовики задавались вопросом, почему он держался на плаву. Ответ был однозначным - "дружба народов", представителю кавказской народности прощалось то, за что русскому не сносить бы головы.

Г. К. Жуков был вынужден в конце июля 1943 года снова поправлять дела этого самого "стратега", подвергая свою жизнь смертельной опасности. Об этом, собственно, вы рассказали в своей книге о Жукове.

Н. Я.: Тогда случилось вот что. В конце июля 1943 года на болховском и орловском направлениях развернулись тяжелейшие сражения. 26 июля в полосе 11-й гвардейской армии ввели в бой 4-ю танковую армию с задачей совместно прорвать вражескую оборону. С самого начала мы понесли тяжелые, малооправданные потери. 4-я ТА армия потеряла 84 процента танков Т-34 и 46 процентов танков Т-70, всего в армии было 652 танка. Продвижение было не столь значительным и куплено чрезмерной ценой. Тем не менее Баграмян представил достигнутое великой победой в докладах в Ставку. Далее я написал в своей книге: "Через много лет (он) рассказал, что из этого получилось. Оставив за скобками неумеренно оптимистические реляции в Москву, Баграмян сообщает: "28-го (июля) был важный разговор по ВЧ с Верховным Главнокомандующим. Он выразил удовлетворение действиями армии в Орловской операции и выделил нам крупное пополнение, чтобы поддержать наступление". Окрыленный Баграмян отправился в войска, чтобы форсировать наступление. От этого занятия его внезапно оторвал срочный вызов на КП армии, куда совершенно неожиданно прибыл Жуков. Прибыл на два дня в эту армию, оставив Воронежский фронт.

"Когда я прилетел на КП, - писал Баграмян, - то понял, что Георгий Константинович явно не в духе. Мое радужное настроение, вызванное похвалой Верховного и его обещанием помочь пополнением, как рукой сняло. Довольно сухо поздоровавшись, маршал резко спросил:

- Как это ты, Иван Христофорович, опытный генерал, уговорил своего командующего фронтом Василия Даниловича Соколовского принять явно неправильное решение - ввести 4-ю танковую армию на неблагоприятном для массированных действий танков болховском направлений, а не на хатанец-ком, где явно можно было бы добиться гораздо больших успехов? Идет третий год войны, пора бы уже научиться воевать и беречь людей и технику!"

Большой дипломат в погонах с пресловутым кавказским красноречием сумел отвести справедливые упреки прямодушного маршала, открыв, что он-де собирался действовать именно так, как того требует Жуков, но его не послушались и т. д. Дело кончилось тем, что Жуков отправился в 4-ю танковую армию, а "позже я узнал, - заканчивает Баграмян,- с каким искренним желанием помочь Георгий Константинович, порою рискуя жизнью, осматривал самые важные участки фронта наступления - 4-й танковой армии". Весь опыт и сердце маршала-солдата восстали против того, чтобы бушевавшее здесь и на сопредельных фронтах жесточайшее сражение превратилось еще и в самое кровопролитное".

А. Б.: Баграмян пишет, что Жуков "помогал" ему, а как именно это делал, "позже я узнал". Я видел все это собственными глазами, в каком виде маршал возвращался с передовой. Кто мешал самому Баграмяну ползать по передовой, толстый живот? У него были солидные "социалистические накопления", как говаривали тогда о толстобрюхих. Георгий Константинович не взял с собой на рекогносцировки этого командарма. Я был свидетелем только отдаленных раскатов жуковского гнева, когда он вышел из штаба и цыкнул на Баграмяна, на полусогнутых сунувшегося было за ним. Откровенно говоря, мне до слез было жалко Георгия Константиновича. Ослепленный яростью, он отправился туда, где мог быть поражен ружейно-пулеметным огнем. И чего ради? Выправлять упущения генерала, смахивавшего внешним видом и повадками на кавказского шашлычника. Между тем издана только одна книга Г. К. Жукова - его "Воспоминания и размышления", а в библиотеках я видел целую полку, заставленную "трудами" Баграмяна и о нем. Вы, профессор, историк, возьметесь объяснить это?