15 встреч с генералом КГБ Бельченко - [9]

Черниговская волость была недалеко от резиденции батьки Махно в селе Гуляй-поле. В это время Махно уже с остатками своей банды перешел в Румынию, а часть его людей вернулась к себе домой. Некоторые стали разбойничать и заниматься грабежами, все они были практически с оружием, и особую ненависть питали к продработникам, так как в большинстве своем были кулаками.

Продработники уничтожались махновцами сразу же, причем с особой жестокостью. Ввиду этой опасности я был постоянно вооружен. Если нужно было ехать далеко, то меня сопровождала небольшая группа из представителей комнезама. Помимо своих основных обязанностей я занимался агитацией и пропагандой среди местного населения, разъясняя ему политику партии и советского правительства, проводимую в деревне.

В октябре 1922 года меня вызвали в Большой Токмак и послали на медицинскую комиссию. У меня обнаружили порок сердца, ввиду чего демобилизовали, потому что служба продинспектора причислялась к военной. Как мне объяснили врачи, это случается у молодых людей и вполне возможно, этот недуг исчезнет. Домой я вернулся вместе с Николаем, его отпустили из-за тяжелых семейных обстоятельств.

По пути домой поезд, в котором мы ехали, потерпел крушение около Днепропетровска. Мы чудом остались живы. Из Днепропетровска пошли пешком. Когда я пришел домой, все уже спали. Во дворе я увидел стог ржи. Был хороший урожай, голод отступил. Домашние безмерно обрадовались моему приезду. Иван работал в Соленом уже секретарем волостного комитета комсомола.

Через какое-то время меня вызвал к себе секретарь вновь созданного райкома партии, участник гражданской войны Мамченко. Меня избрали членом бюро и завполитпросветом, потом назначили заведующим клубом. Кирпичный амбар, где хранилось раньше зерно, был переоборудован руками комсомольцев и молодежи села Соленое в хороший сельский клуб.

Весной 1923 года райком партии выдвинул меня председателем комнезама и избрал секретарем комсомольской ячейки села Широкое, которое находилось в 10–12 километрах от моего родного села.

Там до меня председателем комнезама был товарищ Журавель, который успешно руководил отрядом по борьбе с бандитизмом и кулацкими происками, за что был награжден орденом Красного Знамени. После такого опытного работника мне было нелегко работать.

Партийной ячейки в Широком еще не было. Вся тяжесть политической работы возлагалась на комсомольскую организацию, которой я руководил. До меня секретарем комсомольской организации был Бондарь, который уехал на учебу в Днепропетровск. Следует сказать, что комсомольская организация была большая и активная, и я старался, а это было нелегко, не только сохранить тот уровень работы, который был до меня, но и повысить его.

По решению ЦК партии в марте 1924 года проводилась всесоюзная мобилизация актива комсомольцев и коммунистов для посылки в армию — для укрепления в ней партийных и комсомольских рядов. Из нашей волости отправили меня и моего друга детства Николая Константиновича Морозенко, учителя солонянской семилетней школы, который потом стал полковым учителем. Мы прибыли с ним в облвоенкомат города Днепропетровска, где меня направили в севастопольскую приморскую крепость — в береговую артиллерию. Я получил командировочные и отбыл в город Севастополь. Так началась служба в Красной Армии.

Глава 2 Начало военной карьеры. Служба в Средней Азии

Непросто складывалась у Вас судьба. Совсем молодым человеком Вы уже активно помогали строить новое государство, укреплять Советскую власть.

На этой встрече мне хотелось бы услышать о Ваших первых днях службы в Красной Армии, о том, как Вы стали пограничником, где служили, какие были трудности.

Воинская часть находилась на берегу моря, у бухты Песочная, где стоял высокий бетонный бруствер — железобетонное сооружение, за которым находились большие пушки. Я представился комиссару по фамилии Коцар. Он меня хорошо принял и сказал, что меня назначают политбойцом 5-й батареи 2-го тяжелого артиллерийского дивизиона, по существу помощником комиссара.

Я тут же был избран секретарем комсомольской организации батареи. Среди личного состава преобладали малограмотные красноармейцы — артиллеристы. В мои обязанности входили громкие читки газет личному составу, проведение бесед, а в отсутствие комиссара — проведение политчасов, позже они назывались политзанятиями.

С собой я привез документы о принятии меня солонянской организацией кандидатом в члены партии, но в связи с призывом в армию райком не успел их рассмотреть. Комиссар мне сказал, что надо оформлять все заново. И действительно, через три месяца мне дали рекомендации замкомандира бригады и батареи Максимов и командир взвода Наумов. В мае 1924 года я был принят кандидатом в члены партии.

Командиром батареи был бывший царский офицер по фамилии Чубарев, из уральских казаков. Основу батареи составляли проштрафившиеся моряки, списанные с кораблей. Ввиду этого дисциплина в подразделении оставляла желать лучшего, и мне как политбойцу предстояло принять участие в ее поднятии. Приблизительно через полтора месяца я адаптировался к новым условиям, познакомился с бойцами. Следует отметить, что во время моей службы на батарее это воинское подразделение считалось сухопутным родом войск и только через некоторое время стало считаться флотским формированием. Ввиду этого у нас было обмундирование сухопутных войск. На груди бойцы дивизиона имели так называемые «разговоры» — черные полосы.