15 минут - [25]

— Его нужно держать взаперти.

— А он и заперт, — горячо отвечает второй. — Это головная боль Монтгомери. Пусть она и разгребает.

Моя мама? Я каменею.

— Если правление узнает, что мы сделали… Нам полагается хранить воспоминания. Хранить, а не заменять. Как, черт побери, это вообще могло произойти?

— Это сбой. Все наладится.

— Ну да, не считая того, что теперь парень скачет по времени без возможности остановиться. А что, если он нас найдет? Что, если он нас убьет?

Поверить не могу в то, что слышу, и в то, что они обсуждают это прямо передо мной. Они так взвинчены — видимо, даже не осознают, что они не одни. Если я правильно понимаю, о чем они говорят, моя мама создала серийного убийцу и наделила его способностью прыгать сквозь время вне системы так, что «Перемотка» и правительство не могут за ним проследить.

Да с первого взгляда очевидно, что эта затея незаконна. И глупа.

Лифт останавливается.

— Она сделала это намеренно, — фыркает мужчина. — Я знаю. И должен каким-то образом это доказать.

— Ну, сейчас он хотя бы в коме. Слава богу, нам удалось достать тот шприц прежде, чем он снова прыгнул во времени.

— Если бы мы только могли удерживать его в таком состоянии…

— Если бы…

Двери открываются, и они выходят, а я поднимаюсь на последний этаж в одиночестве. Выхожу из кабины, и ноги тут же утопают в роскошном ковре. Все стены стеклянные, так что я могу разглядеть расположенные в ряд вдоль коридора комнаты для переговоров. Кабинеты внутри маленькие, никаких окон и белых дверей. Я изучаю все таблички с именами, пока не нахожу ту, на которой написано мамино имя. Глубоко, судорожно вздыхаю, поворачиваю дверную ручку и толкаю дверь.

Мама склонилась над компьютером, держа около уха телефон. Ее волнистые волосы взлохмачены сильнее, чем обычно, она тянет вниз то одну, то другую прядь. Вид у мамы ужасно уставший.

— Я уже иду в лабораторию. Ничего не предпринимай, пока я не появлюсь. — Она кладет трубку и поднимает голову. Морщин у нее на лице прибавляется раз в десять.

— Лара?

Вхожу в кабинет и закрываю дверь.

— Похоже, ты очень занята.

Она бросается ко мне и прикладывает запястье ко лбу.

— Ты снова заболела? Что случилось, дорогая? Почему ты не в школе?

— Мне нужно было тебя увидеть. Я соскучилась, мама. — У меня дрожит подбородок, и я ругаю себя за такую эмоциональность, но я не для того нарушила закон путешествий во времени, чтобы она могла работать над каким-то новым девайсом для этой идиотской компании.

Мама печально улыбается и, бережно сжав мой подбородок, целует его несколько раз.

— Ну, это для начала. — Она крепко и тепло обнимает меня, чуть не раздавив в своих объятиях. — Никогда не думала, что ты снова это скажешь, представляешь?

Я кладу голову на мамино плечо. Хочу все ей рассказать, но еще слишком рано.

— Может, пообедаем вместе?

Мама вздыхает:

— Ох, милая. У меня сейчас столько дел, да еще в лаборатории кризисная ситуация.

— Я навещала его, — гневно бросаю я, словно наказывая ее за то, что она ставит работу на первое место. — Навещала папу. В тюрьме, — добавляю я, на случай, если она не поняла, откуда я приехала.

Она все понимает.

Ее глаза вспыхивают огнем.

— Лара Монтгомери…

— Крейн.

Ее эмоции подпитывают мои, я начинаю закипать от возмущения, но мама не отступает. Уперев руки в бедра, она делает ко мне шаг.

— И что? Он сказал что-то, что тебя расстроило?

Я качаю головой:

— Совсем наоборот. Он был очень мил, но… словно незнакомец. Мне нужно знать, ты в самом деле веришь, что он это сделал? В самом деле?

— Его признали виновным, — выплевывает она. Мама, должно быть, ненавидит, что я заставляю ее об этом говорить.

— Невинных тоже осуждают, особенно когда все подстроено.

Мама закатывает глаза:

— Лара, только не говори, что ты опять лазила в Интернет. Я же тебе объясняла, что он скажет все что угодно. Все что угодно, лишь бы выбраться из тюрьмы.

— Думаю, он не врал. Я знаю, что он этого не делал, мама. Знаю.

— Откуда? — Ее вопрос звучит как вызов. — Скажи, откуда тебе это известно?

Я запинаюсь и с трудом сдерживаюсь. Я-то знаю, что хочу ответить.

— Потому что он твой отец, — шепчет мама. — Понимаю, ты никогда не смиришься, но мы ничего не можем с этим поделать, Лара. Что сделано, то сделано. Твой отец виновен, как бы ты не хотела это признавать.

Сердце сильно стучит, и я с трудом втягиваю воздух.

— Почему ты не осталась с ним? Почему?

— Он пытался меня убить.

Крепко сжимаю зубы.

— Ты забрала меня у него. Я помню.

Мамины глаза наполняются слезами.

— Это все, что ты помнишь? А помнишь те убогие квартиры, в которых мы жили? Тот ужас, через который мы прошли в первые месяцы? Судебный процесс? Думаешь, я хотела этого для нас? Не сходи с ума, Лара! Если бы твой отец был невиновен, то в нашей квартире не нашли бы оружие.

— Его подбросили.

Мама с горечью усмехается:

— Да ты же говоришь, как он! Будь я проклята, если ты еще хоть раз с ним увидишься!

Я бью себя кулаком в грудь:

— Я Крейн! В моих жилах его кровь, так что не указывай мне, что делать!

Поворачиваюсь, чтобы открыть дверь, но мама хватает меня за запястье, разворачивает к себе и отвешивает мне пощечину. Пораженная, с открытым ртом, я прикладываю руку к наливающейся болью щеке. Вместо того, чтобы извиниться, мама тяжело дышит, кипя от негодования и выставив верхнюю губу чуть вперед.