14 писем Елене Сергеевне Булгаковой - [16]

И вот Ваши мягкость, теплота совсем меня размагнитили, и я вдруг стала много плакать. Не знаю, как Вы расценивали мое поведение, и заметили ли Вы, как действуете на меня. Только у Вас я так много плакала, а потом – совсем разучилась.

Помню, как Вы мне говорили, что я хватила такую большую чашу горя, что больше мне уж не полагается. Как Вы ошиблись!

Тюпочка! Не могу себе представить теперь, что же Вы думали, когда оставляли меня жить у себя. <…> Что Вы себе думали! А?

Слава Богу, что Петя Якир появился в Ташкенте уже тогда, когда я от Вас переехала к Светлане Бухариной. Петька внес в мою жизнь много темного и непонятного. До сих пор не пойму его роли в нашем деле. В военные годы, когда так трудны переезды, он появился в Ташкенте, нашел меня. Он говорил, что отсидел в лагере, что отпустили его с условием, что он будет работать в НКВД. Рассказывал жуткие истории о лагерях и хозяине (Сталине. – Ю. К.) Сказал, что решил попасть в Москву и для этого хочет явиться с НКВД и обмануть их, что знает что-то. В общем, что-то в его поведении было неладно.

<…> Расскажу Вам коротко о моей подруге Светлане Гурвич (Бухариной – дочь Н. И. Бухарина от первого брака. – Ю. К.). Она училась в Москве в нашей школе в параллельном классе (враждующем!). Жила она со своей мамой где-то на Воровского, носила папину фамилию и часто навещала его в Кремле, где он жил со второй женой Нюсей. Светлана очень любила своего отца, но поделиться ей было совершенно не с кем. Наверное, потому она очень привязалась ко мне, когда встретила меня в Ташкенте в институте. В Московском архитектурном институте о ее настоящей фамилии почти никто не знал. В 1936 году мама молча повела ее в загс и изменила фамилию, и с тех пор об отце не говорила ей ни слова. Девочка она была замкнутая, тихая и очень похожая на своего отца. Я в то время, напитавшись в Вашем обществе остроумия и всяческих хохм, очень ее веселила. Мы назывались «большой» и «малый» Кусы, то есть Миркус и Светкус.

Эсфирь Исаевна с Академией наук вернулась в Москву, и жили мы со Светой в Ташкенте весело и дружно.

Целую. М.

Москва 1943 – 1944 годы

В ноябре 1943 года, наконец, Московский архитектурный институт тронулся в путь, домой – в Москву.

И я оказалась в Москве на Ржевском вокзале (Рижском), где меня встретили мамины друзья Кагановы и Машенька.

Я поселилась в институтском общежитии в газоубежище во дворе института. У меня много ташкентских друзей. Еще я встретила своих друзей по дому № 11 по Ржевскому переулку, по 110-й школе. В конце ноября в 110-й школе собрались все, кому это удалось в это суровое время. На мое счастье в Москве оказались и Женечка Шиловский, и Юра Филатов, и я натанцевалась с ними в тот день, счастливая и беззаботная вдоволь.

Мне в Москве особенно хорошо: заботятся обо мне многие мамины друзья. Во дворе института живут Штеренберги. Бываю в мастерской замечательного живописца Давида Петровича Штеренберга, который хочет написать мой портрет. «Пока ты такая», – говорит он. Бываю у Лили Юрьевны – у нее всегда интересно. Машенька периодически дает мне рюкзачок картошки, которую мы едим с приправой: крошки черного хлеба, поджаренные на масле.

Учиться мне легко и интересно. Наш любимый профессор и друг Ной Ильич Вайефельд, встретив меня на лестнице в институте, воскликнул: «Сноп ярких лучей», – и это определение, мне кажется, более всего определяет мое счастливое состояние в тот год.

ПИСЬМО № 11 Малаховка 10-VII-63 г.

Друг мой дорогой Елена Сергеевна!

С трудом сажусь за письмо. Настроение тяжелое, подавленное, а тут еще нужно вспоминать «лучшие» дни моей жизни.

Я Вам кое-что рассказала о Петьке. Интересно, что сейчас я с ним иногда встречаюсь и притом дружелюбно. Лиля Юрьевна Брик сейчас с Петей очень дружна, восхищается его эрудицией, памятью и всячески старается мне доказать его незапятнанность в нашем деле. Что-то он ей рассказывал и как-то все объяснил. <…> Надо будет мне как-нибудь поговорить с ним именно на эту тему, понять, почему он вел себя так, узнать, понимал ли он, что его к нам подсылают. В войну, когда всем людям было чрезвычайно трудно перемещаться из города в город, он умудрился навестить меня в Ташкенте, в Москве (1943 г.), а Светлану – в Свердловске.

Ну да Бог с ним. Зря на него потратила столько своего и Вашего времени.

Итак, я переехала от Вас к Светке Гурвич, и через некоторое время институт реэвакуировался в Москву.

В институте у меня появилось много друзей и поклонников. Мне было очень весело и радостно учиться, и эти два года учебы в Московском Архитектурном институте, год – в Ташкенте и год – в Москве, были самыми лучшими в моей жизни с 37-го и по сей день.

Не помню, жила ли я еще у Вас или уже у Светланы, когда я вдруг затеяла поиски мамы. Может быть, мое воображение разжег этот болтун – Петька.

Вдруг я начала в Ташкенте искать маму. Я написала в НКВД запрос относительно ее местонахождения. Забыла Вам написать, что первые годы жизни в детдоме мама писала мне письма. Последнее письмо было от 20 августа 1939 года из Темниковских лагерей. Мама писала, что ее куда-то увозят и потому месяцев шесть писать она не будет, чтоб я не волновалась. Это было ее последнее письмо