13 участок. Чужак - [9]

— Уважаемый Ворон, не желаете кофе?

Значит, я все же заснул, в черт пойми какой раз просмотрев свое незабываемое знакомство с фауной Ночного города. Да… такое не забудешь.

Я прикурил, нащупав сигарету с зажигалкой.

— Кроу, глупый ты чекист, ты убьешь сам себя, ты в курсе? — Межинский, не отходя от машины, все похахатывал.

— Пше очень неприятно.

— Не умеешь пользоваться самым красивым языком нашего мира, так не суйся. Пойдем, поговорим, ты же не просто так приехал?

Да, не просто так.

Я выбрался, глядя на него, как всегда в аккуратной тройке, с галстуком в тон жилету, с аккуратным пробором, офицерской выправкой, породистым лицом и ухоженными усиками. Усики, на мой взгляд, были чересчур блестящими, но кого волнует мое мнение?

Межинский приглашающе махнул, уступая дорогу. Абак уже скрылся за тяжелой дверью клуба и мне стоило поторопиться. Неизвестно, сколько я спал, но солнце подбиралось к зениту. Прав Ворон, стоило больше отдыхать.

— Информация? — уточнил, с места в карьер, Межинский.

— Да. Ритуальное убийство, тело нашли в Маленькой Италии, в подвале-холодильнике Тони Бритвы.

— Он расстроится, когда узнает.

Конечно, расстроится. К его делам мертвую красивую секретаршу не пришьешь, но осадок из-за ублюдков, загадивших кровью его собственность, пока сам Тони за решеткой ждет суда… Я бы точно расстроился.

— Считаешь, я что-то знаю?

Я даже не смотрел на него, чтобы определить эдакую поганенькую фирменную ухмылку.

— Очень уверен в этом.

Межинский не ответил и приоткрыл дверь. Человек воспитания, что и говорить.

Межинский считал меня русским с первой встречи. Мы даже подрались, сильно разойдясь и расколотив угол пивной Мак-Брайана, где я искал наглого типа с Ночного Города, явственно занимавшегося обыденным рэкетом. Чернокнижник против странного ублюдка, сумевшего не погибнуть между мирами, схваченный демоном. Мы умылись, понаблюдали за ссадинами, проходящими на глазах и как-то зауважали друг друга.

Межинский сразу начал считать меня русским, по своему обычаю именуя «большевиком», «чекистом», «комиссаром» и прочими эпитетами. Я, кроме поганого ляха, ничего не мог придумать, а Межинский, обычно, криво хмыкал и не обижался.

В большем зале «Тихого леса» оказалось прямо пустынно. Зеленели красивые длиннолистные пальмы в кадках, темные стропила потолка и такие же колонны оплетал вьюнок, начищенный паркет блестел, скатерти резали глаз белизной, и над всем царством респектабельности мягко плыли звуки рояля.

Да, в углу, выключив звук, скучал какой-то тощий тип в очках и с самым настоящим орлиным профилем. Звук он выключил у напольной махины «Зенита», блестевшей красным лаком деревянных панелей и латунью уголков. Техническая революция пошла тут странным путем, одновременно совместив кое-где катающиеся паровозы и телевидение.

— Людно…

— Вечером появится народ, — хмыкнул Межинский, — официанты с ног собьются, а Эмилю совершенно не захочется что-то играть.

— Он, смотрю, в хорошем настроении, играет печальное?

Межинский странно кхекнул и показал на стол в дальнем углу.

— Присядь пока там, подойду.

Если приехал за информацией к уважаемому человеку — следуй его правилам. Тем более, дальний угол хорошо прятал все лишние звуки, кроме совсем небольшого и специально сделанного оконца в малый зал. Обычно там усаживались телохранители серьезных людей, собравшихся обсудить что-то за обедом, через него те присматривали за боссами. Как в таком случае можно кого-то охранять — было для меня тайной, но такой, ненужной.

Усевшись и ожидая хозяина, я посматривал на экран «Зенита». Показывали новости, и в них вовсю демонстрировали Родину. Ну, как Родину? Немного незнакомую.

Выступал премьер-министр. Здесь, после закончившейся Великой войны, императорская семья оказалась самой настоящей ширмой и установилась демократия. С, само собой, партиями. К самой серьезной, «красной», Межинский меня и относил. К ней же относился и премьер, беззвучно и жестко вещавший с экрана.

Надо же, насколько порой бредово и реалистично мешается совершенно несмешиваемое. Премьер мало чем отличался от себя самого моей настоящей истории. Темные густые волосы с проседью, щетка усов, френч военного образца. Наверное, в каком-то кармане лежит трубка. Казалось бы — какое мое дело, это не мой дом, но становилось немного страшно за будущее. Кусок его уже был определен.

Эмиль, компаньон Межинского, чернокудрый австрийский еврей, бежал из страны из-за нацистов. Эти тут тоже имелись, к сожалению. И вот от такой параллели и становилось страшно.

— Сейчас принесут кофе. — хозяин сел за свой стул и уставился на меня.

— Ты слышал о той девочке?

Межинский кивнул.

— И сможешь помочь?

Опять кивок.

— И…

— Подожди. — Он принял у официанта кофейник, чтобы собственноручно налить мне еще одну проклятую чашку проклятого кофе. Хорошо, хоть здесь его варили просто прекрасно.

— Чего ждать?

— Ответной услуги.

Редкий случай, когда мне захотелось прописать ему тумаков. И дело вовсе не в сомнениях насчет собственных сил и результата. Просто…

У меня нет друзей. А этот хитрый поляк хотя бы подходит на роль собутыльника, собеседника и сопереживальщика. Хотя сопереживать моим терзаниям насчет тяжести службы Межинский не спешил. Видно, ему самому в свое немало досталось.