13 плюс - [35]

О жизни хорошо разговаривать ночью под пропахшим мышами ватным одеялом на старой железной кровати, стоящей в дальнем углу сада под яблонями. В листьях шелестит ветерок, отгоняющий комаров. Иногда вдруг гулко падает яблоко. Это не от спелости падает, как объяснили Мишке, а от червяка. Яблонями заниматься надо. Обрезать, лечить и так далее. А Мишка их только поливал. Поливать было легко. Надо было просто вовремя перекидывать шланг от одного дерева к другому. Как нальется целая лужа, так к следующему. А потом оглянешься, а сзади опять сухо, потому что лето, жарко. Потому что тут — самый настоящий юг. Только без моря. Вместо моря тут степь, серая от полыни.

Мишка ночью солидно рассказывал про будущий свой мехмат и про родителей. Про то, что механика и математика — это главное в будущем. А когда стали смеяться и всяко не верить, притащил из рюкзака ту банку, что батя с работы принес. Стеклянные тяжелые шарики подмигивали разными огнями, выстраивались в таинственные красивые фигуры. Ночью это было особенно хорошо видно.

— И вот, — говорил Мишка солидно. — Если выстроить эти шарики правильно… Вот потрогай, потрогай. Видишь, как они магнитятся? А если построить правильную фигуру, то будет, как настоящая машина времени. Потому что — прототип. Действующий, между прочим.

Про действующий прототип батя не говорил, но Мишка и сам понимает. Раз уж огоньки горят, значит, там энергия есть. А раз есть энергия, значит, действует. Надо только все правильно сделать.

Пацаны трясли банку, рассматривали светящиеся фигуры, рассыпали шарики по одеялу и складывали вручную обратно. Не работала машина времени. На третий день всем уже надоело, и Мишка унес банку в дом.

Потом вдруг резко похолодало, как это бывает летом в степи. Это когда всю ночь воет ветер, а потом обрушивается дождь, как в книжках про тропики. А утром — синее-синее небо, ни тучки, яркое солнце, но — бр-р-р — холодно!

Остается в такую погоду только читать книжки.

Ну, или еще эту банку трясти, да рассматривать.

Скучно, конечно, но по холодной грязи не побегаешь.

Бабушка сделала вкусные сладкие пироги. К вечеру обещала вареники с вишней. Вот Мишка ел пироги с яблоками, немного читал — совсем немного, потому что в школу еще не скоро. И выстраивал разные фигуры из шариков, подмигивающих разноцветно.

…

— Баб Вер, — кричали под высоким забором пацаны. — А Мишка выйдет, нет? Или чо он?

Баба Вера говорила, что Мишки нет и вытирала глаза платочком. А когда пристали — где он, да как он, так она и ответила, что Мишку в больницу в район повезли. Зубы, мол, у Мишки. И простуда сильная. Вон, какая погода была. Просквозило.

Тут-то пацаны и задумались.

Во-первых, никакой скорой помощи никто вовсе не видел. Во-вторых, простуду лечат чаем с малиной — это все знают. В-третьих, какие там еще зубы?

— Сработало!

Кто сказал первым, уже и не вспомнишь. Это как-то хором получилось. Потому что все сразу поняли: у Мишки получилось. Собрал он ту неведомую фигуру, над которой бьются его родители в целой лаборатории. И у него все получилось. Вон, баба Вера плачет — неспроста же! Когда у Машки были зубы — кто плакал? А вот когда Витька с воспалением зимой лежал — кто тогда плакал? Вот! Все же ясно?

Через день Мишка вышел к пацанам. Сказал, что пока играть не может. Сказал — нельзя еще день или два. И сидел на скамеечке, рисовал что-то на земле прутиком, смотрел с тоской, как играли в футбол.

Когда предложили рассказать, поделиться, как и что, отвечал лениво и скучно. Ну, мол, зубы сильно прихватило. И еще простуда. Вот — покашлял — слышите, нет?

Пацаны переглядывались понимающе. Ну-ну…

— А банку вынесешь?

— Чего ее выносить? — солидно отвечал Мишка. — День же на дворе. А ночью я спать буду. Мне чаю с малиной наведут — и спать. Может, потом как-нибудь…

…

Совсем-совсем потом, уже накануне дня отъезда, когда уже и батя приехал за Мишкой — классный у него батя, между прочим! Опять тогда разговаривали о близкой школе, о том, как там через год, через два, о том, кто и кем думает стать.

И Мишка тут вдруг и сказал, что вообще-то хочет стать историком.

Ну, тут все переглянулись, но ничего не сказали. Понятно же все. И батя потому приехал, что — ну, понятно, да? И Мишка переменился. И все эти болезни.

И понятно, что говорить об этом вслух просто нельзя.

Но вот же — не на мехмат какой-то, а историком!

И кто тут еще думает иначе?

Переглянулись все еще раз, и стали говорить с Мишкой о разном нейтральном. О звездах в небе, которые выстраиваются в фигуры, о жизни в деревне без Интернета и компьютеров, о том, как тут вокруг давным-давно война была, об окопах в степи, о землянках в балках, о том, что история — это, конечно, круто.

— Ну, Мишка, — говорили, уже расходясь. — Ты приезжай, давай. Если получится, конечно. Мы тебя все ждать будем.

А про машину времени никто ничего не сказал. Потому что не дураки. И не мальки какие-нибудь. Все и всё понимают. Хотя, очень всем было интересно, что за фигуру такую собрал Мишка, да где пропадал целый день. Но — тс-с-с…

Понятно же — просто нельзя об этом вслух.

Муркоки

— Что ты там про Муркока сейчас сказал? Книжку прочитал про Эрика, что ли? — Мишка оторвался от рассматривания листьев над головой.