13 историй из жизни Конькова - [38]

— В самый раз поспели, чаек настоялся, — сказала она.

Я не знал, смеяться мне или сердиться.

— Садись, — подтолкнул меня в спину проводник. — Что было, то прошло. И на ус намоталось. Защемило у тебя, я видел, — он показал рукой себе на грудь, — значит, хорошо. А сейчас с праздничком всех вас, с Первомаем. Попьем чайку, а там молодежи нашей и выходить.

— Я проснулась, испугалась, тебя нет, — щебетала Наташка. — Мы тебя ждали, ждали, — голосишко ее дрогнул. — Я плакала. И бабушка тоже.

…Когда через две остановки мы сошли с поезда, я сразу взял Наташку за руку. Не хватало снова потеряться! Но Наташка сама жалась ко мне. Мы были, как два землепроходца, встретившиеся после долгой разлуки.

Со станции в Горенки нам нужно было добираться автобусом. Едва отъехали от железной дороги, как сразу попали в настоящее озерное царство. Со всех сторон блестели большие и маленькие озера, пруды, ерики.

Это, как говорили в автобусе, уходила после разлива речка и оставляла следы.

Наташка никогда ничего подобного не видела. Вопросы так и сыпались из нее один за другим. Мне даже стало интересно отвечать, она оказалась сообразительной.

Вдруг автобус остановился. Что-то случилось впереди.

— Похоже, дамбу размыло, — заговорили пассажиры.

Но через минуту к автобусу подошел старик с длинным шестом в руках.

— Не размыло, я мы сами ее немножко потревожили. Малька надо спустить. Уходит вода, погибнет малек. Солнышко нынче слишком работящее, не глядит, что праздник. — Руки у старика были красные-красные, как клешни у вареного рака. Наверное, долго возился в холодной воде.

— Кто, граждане хорошие, может помочь, милости просим, — сказал старик. — Мы — команда пенсионная, маленько своих сил не подрассчитали.

Трое или четверо мужчин поднялось за ним. Остальные в автобусе были женщины с детьми, старухи.

— Все, что ли? — выглянул из кабины в автобус шофер. — Маломощные остались? Ну, сидите, не озоруйте. Я тоже спущусь, подсоблю малость. Может, рыба вырастет, говорить научится и нам спасибо скажет. — Он засмеялся, а я подумал, что, ловя рыбу в пруду, мы с ребятами никогда не думали, что кто-то весной, может быть, заботился о ней.

— Подождите, — крикнул я. — Я — тоже…

Шофер с сомнением поглядел на меня:

— В полуботиночках? Сиди!

Мне показалось, сейчас все женщины в автобусе засмеются надо мной, и Наташка вместе с ними. Я упрямо рванулся к двери.

— Погоди, не злись, — шофер снова залез в кабину и вытащил из-под сиденья пару резиновых сапог.

Наверное, целый час мы загоняли мальков. Старик, как командир, расставил нас всех полукругом и велел кричать, шуметь и хлопать ладонями по воде. А потом, постепенно сжимая полукруг, гнать мальков к узкой горловине ерика.

Наконец старик довольно произнес:

— Ну, шабаш. Нам праздник, и рыбе тоже.

— Мне одному только начальство голову намылит, — покачал головой шофер. — За опоздание.

— А мы на что, общество? — выставил подбородок старик. — Нас голосу никто не лишал, выскажемся твоему начальству. Разобъясним как положено. Правильно я говорю?

— Правильно, — зашумели в автобусе.

Наташка терпеливо ждала, не сходя с места. Наверное, помнила про поезд.

— Не устала?

— Нет, нет, — торопливо замотала она головой, — а ты?

— Пустяки, — сказал я с видом человека, вернувшегося с приятной прогулки. Тело слегка ломило, но на душе было хорошо.

Мы доели дружно последние мамины запасы, и вдруг я понял, что скоро уже не будет со мной не только надоевшей сумки, но и самой Наташки. Не за кого мне будет беспокоиться, не за кого отвечать, я буду совсем-совсем вольный казак…

Но вместо того, чтобы представить прелести этой свободной жизни, я почему-то начал расспрашивать Наташку.

— А кто они тебе, ну, те, к кому мы едем? Родственники?

— Нет, — покачала Наташка уныло головой. — Но мама сказала, они могут приглядеть за мной.

— А ты их видала когда-нибудь?

— Нет, но мама сказала, что я привыкну.

Я хотел спросить, хочет ли она к ним, но посмотрел на Наташкино лицо и не спросил.

…Пока я искал нужный дом по адресу, который был у меня на бумажке, мы оба молчали. Я долго стучал в маленькую калитку, прорезанную в высоком деревянном заборе, утыканном гвоздями, но никто не выходил.

Мы ушли и долго бродили по улицам. Они показались мне скучными и пыльными, такими же неприветливыми, как забор с гвоздями.

Потом мы опять подошли к нужному нам дому.

— Теперь уж, наверное, они пришли, — говорил я бодро, по на самом деле мне почему-то вовсе не хотелось, чтобы «они» так быстро пришли.

Напряженно я ждал шагов за калиткой, но снова на наш стук никто не вышел.

— Да их нету никого, — наконец показалась из соседнего дома женщина. — Они вторую неделю как в отпуск уехали. А вы издалека? И не знали? — она жалостливо смотрела на нас.

Значит, все зря! Зря я не поехал с ребятами. Зря трясся на поезде, потом на автобусе. Плутал по этому чужому поселку.

Но странное дело, несмотря на все это, я совершенно не чувствовал досады. Я смотрел на закрытую калитку, и мне становилось все веселей и веселей.

Я не знал, сколько живет их в этом доме, знакомых, которые «могут присмотреть» за одним маленьким, попавшим в беду человеком. Но разве наша семья — это только мама, которая через день дежурит? И только папа, который поздно приходит с работы? А я? «Разве мы — не общество? — вспомнил я слова старика-рыбака. — Разве нас кто лишал голоса?»