12 сов - [7]

Тут Люсинда проснулась, на секунду открыла глаза и увидела перед собой любимого поэта.

«Нашелся…» — с легким сердцем подумала она и снова погрузилась в дрему, убаюканная первыми лучами рассвета.

— Не беда, что уснула, — улыбнулся поэт. — Это у нас, людей, говорят: утро вечера мудренее. А у муз все СОВсем наоборот.

МАРФА, или Дирижер тишины

РАННЕГО ПУХОВОГО ДЕТСТВА сова Марфа любила музыку. Неважно, какая это музыка была: соловьиный джаз или хоровые песнопения лягушек, нежные симфонии сверчков или прощальные романсы улетающих журавлей — все приводило юную сову в восторг и толкало к занятиям музыкой.

Неудачи начались уже в музыкальной школе. Марфа пробовала играть на гитаре и арфе, но острые когти рвали струны. Педагоги так и говорили:

Прилетела Марфа —

Разлетелась арфа!

Марфа записалась в лесной хор, но голос у нее был хрипловатый: иногда срывался на лай, а иногда давал петуха…

Тогда Марфа решила: «Раз из меня не получается ни арфистка, ни солистка, стану дирижером! Ему не нужно петь и играть, а только любить музыку и вовремя взмахивать палочкой…»

Музыку Марфа любила, а дирижерскую палочку ей выгрыз знакомый жук-короед.

Но и карьера дирижера у совы не задалась: едва она широко взмахивала крылом с дирижерской палочкой — ноты с пюпитров разлетались, а заодно с веток сдувало половину музыкантов.

После двух неудачных репетиций Марфу выгнали из оркестра.

— Или она, или мы! — заявили оркестранты.

И Марфа осталась одна. Со своей дирижерской палочкой и любовью к музыке.

Тихим осенним вечером сова сидела на ветке в полном одиночестве и дирижировала листопадом. Вокруг плавно кружились ноты: золотые, розовые, красные. Слышалось легкое шуршание и дыхание северного ветра…

И Марфа вдруг поняла: не нужны никакой оркестр, никакие музыканты. Потому что нет ничего прекраснее тишины. Музыка тишины! Ее еще никто не слышал. А если слышал, то не знал, что это Музыка…

— Что это ты делаешь? — удивилась знакомая белка, глядя, как Марфа размахивает дирижерской палочкой на совершенно пустой опушке.

— Дирижирую тишиной! Послушай…

Это была первая в мире беззвучная пьеса «Осенний лес».

— Вокруг нас слишком много звуков, а тишины осталось мало, — закончив, сказала сова.

— Действительно, прекрасно, — вздохнула белка. — А можно я в следующий раз детей приведу?

— Конечно, — кивнула Марфа.

— И я тоже, — неожиданно вмешался сидевший у норы барсук. — Весной соловьи так свистят и щелкают, что уши закладывает! А от этих дятлов-рэперов ни зимой, ни летом житья нет!

Второй концерт тишины прошел при полнейшем молчании. Только в конце все захлопали крыльями, застучали лапами и закричали «Браво!».

А на третьем концерте собралось столько публики, что желудю было негде упасть, и выступление записали на радио и телевидении.

А дальше началась настоящая слава. Тихие пьесы совы исполнялись во всех уголках земли. «Тишина перед бурей», «Лунная ночь на Днепре», «Молчание ягнят», «Вторая лунная соната», «Рассвет на Москве-реке» (где звучал единственный в мире хор рыб) стали классикой и приводили публику в экстаз. А если кто-то кашлял или начинал похрапывать, его тут же толкали в бок:

— Тише! Не мешайте слушать тишину!

ГЛАФИРА, или Зимняя аистетушка

ОВА ГЛАФИРА подрабатывала аистом. Так уж в природе получается, что аисты — конечно, птицы прекрасные и таких замечательных новорожденных малышей родителям в кружевных конвертиках приносят (просто не налюбуешься!), да вот только как нагрянет девятнадцатое августа (День прощального аистиного курлыка) — тут же собираются в белокрылые стаи и улетают на зимовку в Африку или Индию, забыв про всех поспевших в небе карапузов. А возвращаются, бесстыдники, не раньше чем к апрелю! Ну, прямо не добрые ангелы, а чистые эгаисты! Ребятня кричит в облаках, надрывается: «Уа, уа, бессердечные аисты! На кого вы нас, сироток, покинули!» А аистам, конечно, самим тоже гадко за такое неблагородное поведение. Совесть их на юг просто так не отпускает — носит в небе по кругу и мучает.

Вот они и придумали свалить свою хлопотную ясельную службу на сову. До первых подснежников. Сова — птица безотказная: чего ни попросишь — один ответ: «Угу!» Милая, сердобольная клуша.

Так и стала Глафира подрабатывать аистом. Точнее, перелетной аистетушкой. Ох, чего только не натерпишься с этими межсезонными грудничками! Летом-то хорошо: обернуть младенчика подгузником, наскоро смастрячить из тонкой ситцевой пеленки узелок — и дело в шляпе, точнее, в легкой колыбельной люльке. Летишь себе, в ус не дуешь — невесомая ноша знай себе плавно в клюве покачивается да сладким кулачком во сне причмокивает. А осенью! Тут одной простынкой не обойдешься. Надо одеяльце малышу, крепкий зонтик от дождика. Зимой и того хуже: в сильный мороз и по три толстых стеганых одеяла на одного кроху накутывать приходится.

А если двойня или тройня в феврале аккурат на крещенскую стужу да в какие-нибудь Чертовы Кулички заказана! Кряхтит сова, еле тащится. Семь потов с нее сойти не успевают — тут же застывают на свистящем ветродуе семью стопудовыми сосульками! Тянут они к земле пуще прежнего. А присядешь на пенек отдохнуть — уж никак в небо не поднимешься.