101 Рейкьявик - [26]

Эльса и Магги живут далеко-далеко за городом, В Граварвоге[93]. Мама ведет машину, Лолла тоже с нами (что сейчас не так уж и плохо), и мы молчим вместе в красной «субару» и ждем, пока печка разогреется как следует. Рождество. А в моей душе до сих нор ночь перед Рождеством, желудок набит тьмой. Я пытаюсь держать глаза открытыми, чтобы набрать внутрь дневного света, — если эту синюю слепоту можно назвать светом. Мы молчим всю дорогу до Граварвога, как будто идем за гробом на кладбище недалеко от старой сватки. Упокоище, помоище… Разницы никакой. Правда, на кладбище ходит больше народу. И там весь хлам подписан. Отмечен крестиками. Типа, все на своих местах. Кладбище, помойка. Там — гробы, тут — мешки. С одной стороны — дедушка, с другой — твой старый видик. Наверно, он в лучшем состоянии, чем старик? Кассета и душа. Душа и кассета. «Перемотайте на начало перед тем, как сдать». На упокоище мы не останавливаемся. Мама ездила туда вчера, ставила свечки на могилу. Они там горят на каждой могиле, и над каждой могилой — сугроб. Гроб.

Когда я вхожу в царство Эльсы, то всегда чувствую себя иностранцем. Наверно, потому, что это слишком далеко от центра, даже с языком у меня и то напряг. Я — Ахмед. Того и гляди на лестнице у батареи начну проверять, не забыл ли я паспорт, и нервничать, что меня не пропустят. Что меня будут обыскивать. Дистанционка. Мама звонит и открывает, и навстречу нам устремляется толпища из трех детей и собачки.

— Ой, привет, мы вас заждались, с Рождеством вас! Хлин, ты так хорошо выглядишь!

Я жду, пока мама переведет.

— Да, эту рубашку ему подруга подарила, правда, ему идет?

— Да, как раз то, что надо. А что, у него завелась подруга? — И смех.

Ну да. Говорят о тебе в третьем лице. Я улыбаюсь, как китаец. Как китаец, у которого завелась подружка.

— Как я рада тебя видеть, Хлин! — говорит Эльса и целует меня.

С этими «близкими» всегда такая фигня: они слишком близко. Я слишком близко от них.

— А ты, как всегда, полна энергии, — говорю я.

— Что? А?

— Полна энергии.

— Энергии, ха-ха… Проходите…

Вид у Эльсы не такой уж праздничный: домашняя униформа — наверно, в этом доме все жильцы ходят в одинаковых спортивных футболках, не хватает только надписи на груди: «Снидменги 22–28», или как у них там называется эта улица. Все трое детей маячат в дверном проеме и грозно смотрят на меня, как маленькие пограничники с собачкой (какой-то «Дюраселл» в пуху). Она вовсю пыхтит рядом со мной, как полицейская собака, работающая по конопле, которая обнюхалась кокаина.

Я поднимаюсь на борт, сняв обувь. Самолет полностью укомплектован. Нам предстоит четырехчасовой полет. Рейс некурящий. Эльса стюардессится взад и вперед с чашками и печеньем. Пилот Магнус в своем хозяйском кресле, почти горизонтально лежит, вооружившись пультом, который он нацелил на телевизор, стоящий на почетном месте в углу, как елка, а дети вокруг как свертки с подарками. «TNT». «Cartoon Network». Тед Тёрнер и Джейн Фонда (ц. 90 000). Они на яхте. Справляют Рождество в гологрудом виде. Вот. А внизу у них, поди, все волосы поседели.

Тед и Джейн. Пришел папа со своей Сарой (ц. 45 000) — хоть какое-то развлечение, — и бабушкой. Бабушка — это социальная проблема. Ей уже давно пора в гроб, но система здравоохранения почему-то решила оставить ее в живых. Наверно, чтобы на следующий торраблот[94] она развлекала обслуживающий персонал. Я целую бабушку. Она поднимается, чтобы поприветствовать меня, и вся трясется. Когда бабушка вытягивает руку по направлению к моей шее, такое впечатление, что она пляшет хардкор-техно. Ну, старушка, ты даешь! Наконец хоть кто-то в танце выдает по сто двадцать тактов в минуту. Пока я лобызаюсь с вибрирующей бабушкой, я пропускаю то, как мама здоровается с папой, но успеваю к тому моменту, когда он жмет руку Лолле. Ничего особенного. Семейство Магнуса заполняет пространство дивана. Родители и сестра (ц. 2 000) в светлых лотерейных костюмах. Три варианта Маггиного брюха. Сидят там, как невинные младенцы, как будто у них в жизни никогда ничего не было, как максимум, какая-нибудь выплата займа. Как будто их всех только что расклонировали из образцов ДНК из пуза Магнуса.

Я здороваюсь с ними за руку, тянусь через стеклянный столик. Ни с того ни с сего говорю мамаше (ц. 2500): «Здравствуй, ты меня узнал?» Сын Маггиной сестры, тинейджер, выбивается из общей закономерности, как будто он лет на семь старше всех остальных. Он сидит, худой и хмурый, на отдельном стуле рядышком, руку положил на подлокотник дивана: мрачный боевик, захвативший их всех в заложники. Следит за ними. Мне достается место у окна, рядом с мамой и Лоллой, напротив папы, Сары и бабушки. Я собираюсь пристегнуться, но не могу найти ремень. Ну вот так… По-любому, пока у них горит только табло «Не курить». Диван — эдакий кожаный агрегат, полное новье, повернут как-то странно, к окну, выходящему во двор. Как в витрине. Мы сидим в мебельном салоне, вдвенадцатером, и смотрим на улицу. Пейзаж бледноват: белый двор, сугроб у мангала и другие дома. И все же: одно деревце слегка колышется. Но для развлечения это как-то бедновато. Этого слишком мало, чтобы об этом можно было спокойно молчать.