101 Рейкьявик - [21]
Трёст и Марри живут вместе. С тех самых пор как Марри дома у матери проболтал все деньги на секс по телефону. А Торир — это их домашний любимец. Ящерица. Какая-то аризонская; Марри притаранил ее из-за границы этой осенью.
— Да, а у него как дела?
— Ну… Он растет…
Я видел Торира только мельком. Один раз. После этого я к ним носа не совал. Из-за этой зверюги им приходится протапливать квартиру на полную мощность. В последний раз, когда я к ним заходил, у них было сорок два градуса тепла.
— Такой длинный стал, прямо змея.
— Да-да… А где вы его достали?
— Кактус? В Колапорте[77]. У зятя Марри там свой лоток, знаешь, у Хосе, мексиканца.
— Это который работает там, как его… в «Мексборге»?
— Да. Вроде бы он владелец ресторана. Так ведь, Марри?
— Да. Или они оба: он и Баура, сестра.
— А куда ты идешь? — спрашивает Трёст. — Не заскочишь с нами в «К-бар»?
— Нет. Я вообще-то тоже шел за елкой. И потом, я хочу фильм досмотреть.
— Какой?
— «Запах женщины»
— Да, клевый фильм.
— Ага.
— Там Аль Пачино играет — он крут безмерно.
— Ага.
— А кто с ним еще играл?
— Крис О’Доннелл.
— Да, помню. И еще там был кто-то во фраке.
— Вроде да. Но я дотуда еще не досмотрел.
— А докуда ты досмотрел?
— До того момента, когда они сидят в гостинице в Нью-Йорке.
— Во-во. Точно. А потом они уходят в пещеру и там читают стихи, ну, это ваще отпадная сцена!
— Нет, это из «Общества мертвых поэтов». Робин Уильямс.
— Ах да.
И вот мы стоим, как три старые паровые машины на морозе. Три столба дыма вокруг кактуса. Банкастрайти — банка с конфетами, на ветвях растут лампочки. Люди со своими люденятами. Изнывают от предпраздничного зуда. В душе скребется хвоя. Роже-ство. Трёст, Трёст!.. Как он мог перепутать эти фильмы! Аль Пачино с Робином Уильямсом? Ведь он не слепой! Дом правительства подсвечен. И где-то внутри него Давид Оддссон[78] накрывает на стол. Я прощаюсь с ними и лечу на площадь. Закутанные гам-бюргеры. Жареное мясо, запакованное в булки. Робин Уильямс сопровождает меня на Хаппарстрайти. «Король-рыбак». У него такая мощная грудная клетка. Помню, как я видел его у Леттермана. Дэвид Леттерман. Мне удается пройти в Колапорт незамеченным. Ребята сказали, что у Хосе можно купить елку. То есть нормальную, классическую. В дверях сталкиваюсь с папой. Возле ларька, где продают хот-доги.
— Ой, привет!
Похоже, он совершенно трезв — кроме рта. Наверно, поэтому он и общается со мной только при помощи него.
— Привет! За подарками пришел? — спрашиваю я таким тоном, как будто я ему и не сын.
— Нет. За тестом для печенья.
Он показывает мне пакет и одновременно запихивает в рот последний кусок своего хот-дога. В бороде капли ремулада. Он чем-то напоминает меня. Я так полагаю, это его ужин. Однако предпринимаю коварную разведывательную акцию:
— А я думал, Сара сама месит тесто.
— Нет, это для мамы; я как раз собирался ей это завезти. Гутта, сестра, сейчас у нее. Поехали со мной! Давно ты к своей бабушке не заглядывал!
— Я у нее был этим летом.
— Ну, я и говорю: давно…
— Она ничего не понимает. Стоит ей выйти в кухню — и она уже не помнит, кто у нее в гостях.
— Да ладно тебе!
— И потом я собираюсь досмотреть один фильм. Я его смотрю только под Рождество.
— А так вообще какие у вас новости?
— У нас? У нас Рождество.
— Слушай, прости меня, что я тогда, в прошлый раз… Я тогда как-то простремался. Но… Но вот…
— Что?
— Да ничего. Потом еще встретимся, поговорим. Маме привет.
— Ага. Саре привет.
— Что? Ага.
Судя по его фейсу, он ее не видел уже недели три.
Папа ниже меня. Он в пальто. Расстегнутом. Светло-коричневом. Обычно он носит галстук, но это не бросается в глаза. У него в одежде творческий беспорядок. Как и в счетах. Папа — владелец какой-то весьма загадочной фирмы. Когда-то это было что-то типа бухучета для других, одно время они еще приторговывали бумагой. Теперь уже не разберешь, что это такое, а если заглянуть в справочник, там только телефон. Фирма предоставит свои услуги. Хавстейнн Магнуссон, 5614169. Наверно, теперь все это хозяйство у него на дому. Когда меня в щенячьем возрасте спрашивали, кем работает мой отец, я всегда отвечал: «У папы своя фирма». Этого было достаточно. Тогда это считалось шиком. Как сейчас «бизнес-консультант».
Колапорт. Порт разбитых кораблей. Команда ищет золото. Беспорточная команда ищет луч света в темном царстве за двести крон. Или лазерный лучик — музыкальный центр за две тысячи крон. Розовый говорящий будильник за пятьсот, купленный на Канарских островах и одно время принадлежавший какому-то рыбаку Сигтору, три раза мотался с ним на Баренцево море и будил его по утрам английской или испанской фразой. Колапорт мне по кайфу. Я там раскопал несколько хороших вещей для своего музея: Джон Холмс в датском научном журнале семьдесят шестого года, плакат с Фаррой Фосетт (ц. 300 000) того же времени, редкостный будильник с Вуди Алленом и набор иголок и шприцов для Барби, «мэйд ин Тайвань».
Сперва я заглядываю к Парти. Парти пробыл в этом хлеву дольше многих коров, всегда при одном и том же лотке с одними и теми же товарами. Парти всегда играет одну и ту же партию. У Парти узкая специализация. Тухлая акула и видеокассеты. По факту одна только тухлая акула. Кассеты запрятаны под прилавок. Он их называет «Жизнь животных». Он выходит к прилавку, как выходец с того света. Мумия в костюме мумми-тролля. На лице грязные разводы, а табак в носу похож на землю, как будто его только-только откопали и кое-как отряхнули. Палец благоухает мочой. К нему нужен особый подход:
